На днях в Realist’e вышло интервью со Станиславом Красновым — бойцом крымского «Азова», которого обвиняют в госизмене. В разговоре с нами Стас обвинил Службу безопасности Украины в предвзятом отношении к своей персоне — по его словам, в 2013 году совместно со своим напарником Александром Костенко они разоблачили схему торговли людьми, в которой были замешаны силовики.
После таких серьезных обвинений Realist решил встретиться с бывшим главным следователем СБУ Василием Вовком, чтобы услышать версию силовика об этих событиях. Разговор с Василием Васильевичем вышел довольно откровенным — в первой части интервью Realist’y он ответил на обвинения Краснова, а также рассказал, почему люди с оккупированных территорий не приезжают на территорию, подконтрольную Украине, и сколько зарабатывают на освобождении пленных те, кто занимается обменом.
Об обвинениях Краснова
— Стас говорил, что претензии к нему начались еще до Евромайдана и задержания — по его словам, он вместе со своим напарником [Александром] Костенко раскрыл схему торговли людьми, в которой принимали участие СБУшники.
— Абсолютно ничего не знаю о схемах торговли людьми, и о том, кто в этих схемах замешан из сотрудников СБУ, хотя подтверждаю, что такие схемы существуют. Как и другие позиции в преступном мире. Абсолютно ничего мне неизвестно — заметьте, я не категорически сейчас говорю о том, что это была месть сотрудника СБУ за то, что он (Краснов) разглашал какие-то схемы участия в торговле людьми СБУ. Я не отрицаю, что возможно, это было, но думаю, что тут больше фантазий Стаса, о котором вы говорите.
— А его заявления о том, что к нему применялись пытки?
— Я помню первое его задержание вместе с его другом, соратником, коллегой Сашей Костенко (это было в мае 2014 года. — R0). Почему я хорошо помню — меня подняли ночью, потому что зашли в дом с обыском, и там было столько веществ с признаками взрывчатых, что все перепугались. Было принято решение выселять дом. Была подключена «Альфа», я лично звонил тогдашнему начальнику киевской милиции Олегу Морозу, чтобы он помог своими взрывотехниками.
Во время обыска дважды пытались сбежать через окно несколько человек, которые находились в этой квартире, среди них был и Краснов. «Альфа» окружила дом, Краснова, конечно, задерживали, их догоняли.
Вы понимаете, в чем дело — при задержании не могло обойтись без синяков, ссадин и подзатыльников. Поэтому говорить о том, что это пытки и физическое влияние на него — бессовестно и нечестно. Возможно, он получал травмы при задержании.
Я тогда включался, когда за них внесли залог и их надо было освобождать. Был отец то ли Костенко, то ли Краснова, был народный депутат от «Свободы» [Эдуард] Леонов, которые говорили: «Давайте!». Я лично дал обязательство, что в понедельник с самого утра их отпустят. Костенко, как вы знаете, сбежал (по другой версии — его выкрали, сейчас Костенко отбывает наказание в Крыму. — R0). Краснов не сбежал, к нему вопросов нет.
Во время их задержания не было никаких издевательств, психологического влияния, хотя тут кто как считает — тактика допросов включает в себя такие моменты. Но это логические схемы, воздействие на сущность человека. А применения физической силы не было! Я говорю о следователях.
Я еще раз подтверждаю — да, давали пинка. Ну, не научу я конвоиров, если их не слушаются, не трогать никого. Конвоиры дежурят сутки через сутки, они на взводе, не хватает людей. Но это не истязание и не избиение.
Станислав Краснов, фото «Украинское фото»
— Стас говорил, что он сотрудничал со службой контрразведки и помогал ловить сепаратистов.
— Видимо, он имеет в виду, что сдавал контрразведке определенную информацию. С какой целью он это делал: помочь Украине или зарекомендовать себя патриотом Украины и вписаться в схему своей версии? Та версия, которая сегодня продвинута, по которой он обвиняется, она подтверждается почти на сто процентов.
— Это госизмена?
— Конечно.
— Но при этом он внесен в список террористов в России.
— Это очень красивое обоснование. Его коллега Костенко осужден в Крыму. Но может это быть тоже комбинация с его последующим внедрением в Украину как агента влияния? Вроде бы он там сидит, один раз [омбудсмен Валерия] Лутковская туда поехала, он сидел, но посадить можно на один день в камеру, а потом выпустить. Может быть такая схема? Рассматривается как вариант.
Я без суда не могу обвинять его в госизмене. И какое будет решение суда, такое я приму. На сегодня следствие приняло эту версию, посчитало ее доказанной и отправило акт в суд.
Я знаю ситуацию с Красновым и Костенко, знаю вещи, которые не входят в материалы обвинительного акта и о которых я вам не могу сказать. С высоты опыта и того, что я знаю, делаю вывод, что он действительно имеет очень много признаков агента спецслужб Российской Федерации.
— Когда будет суд?
— Я не могу этого сказать, как и не знаю, каким будет приговор. У него несколько статей, среди прочих — подготовка теракта…
— Вы говорите про взрыв электроопор, ведущих в Крым?
— Ну, там еще дело крымского татарина [Ленура] Ислямова, и некоторые другие моменты. Есть основная статья, вокруг которой собраны другие обвинения. Суд может посчитать какие-то недоказанными и сделать ставку на одну статью. Или все считать доказанными. Такая ситуация — это дело суда и, соблюдая юридический такт, не могу говорить, какое будет решение.
О крымских дезертирах
— Давайте пока закроем тему с Красновым, но продолжим тему Крыма. В ноябре было задержание на материковой Украине двух крымских изменников (речь о бывших военнослужащих ВСУ, которые перешли на российскую сторону. — R0).
— Дезертиров.
— Да. Как вообще ведется работа в этом направлении? Есть какой-то список предателей, как вы их отлавливаете?
— Уголовные дела по дезертирству относятся в основном к военнослужащим. Чтобы вы понимали — сейчас есть много гражданских должностей в СБУ, но, в основном, это все военнослужащие. То есть, если сотрудник службы совершил преступление, оно будет считаться воинским. Поэтому военная прокуратура имеет уголовные производства в отношении каждого, кто не явился в воинскую часть, которая передислоцировалась сюда в Украину. Допустим, не явился в органы СБУ и сейчас его нет, но известно, что он находится на территории Крыма. Им всем инкриминируют статью «дезертирство».
Если есть информация, о том, что человек всплыл на какой-то должности и об этом официально заявлено, включается дополнительная статья об измене Родине. Естественно, они все объявляются в розыск на территории Украины. Естественно, Интерпол не будет их объявлять в розыск. Потому, что там считают, что все, что связано с боевыми действиями в Украине, подпадает под статью устава, которая запрещает Интерполу участвовать в мероприятиях, связанных с религиозными, военными, политическими действиями.
Они говорят: «ребята, у вас там своя войнушка, мы не знаем, что это такое». Это у нас «сепаратисты» — слово негативное. Вообще, слово «сепаратизм» связывают с национально-освободительным движением, отделением. Но вот Украина отделилась от СССР, так мы что, сепаратисты теперь? В этом, в плохом смысле слова. Тут получаются разные истории.
Вот есть у нас сотрудники, те, что сюда приехать не могли. Дети маленькие, болячки, мать, прикованная к постели, и другие причины. Куда они поедут, условия мы же до сих пор не создали, чтобы люди переехали.
Вот даже люди с востока. Те, кто при «бабках», они тут целые дома выкупили на Драгоманова. Живут себе, с цепями ходят. И донецких машин здесь достаточно. А тот, кто не имел средств существования, куда он поедет? Где он будет жить? Где он будет работать, если основная часть местного населения не имеет работы?
Так и Крым. Мы должны здесь подходить очень аккуратно. Приведу пример. Приехала девушка из Крыма, говорит: «Что мне делать — не знаю. Там — мать старенькая, она никуда не поедет, просит, чтобы я осталась с ней. ФСБ предлагает работать с ними в следствии. И я даже написала согласие». Я сказал — принимай сама решение, мы готовы тебе тут предоставить должность. Но это отдельный случай, речь здесь не идет о воинских частях.
Чтобы показаться ура-патриотом, я бы мог сказать — конечно, все они козлы, всех их нужно вешать и расстреливать. Но я человек, который понимает, что такое жизнь. Эта девушка, о которой я говорил, все-таки приехала в Киев, ее долго проверяли, на детекторе лжи в том числе. Она сказала: «Я честно говорю, что написала заявление (в ФСБ)». Но все-таки отказалась, нашла подружку, которая согласилась ухаживать за матерью и сейчас успешно работает в СБУ. Исключение ли это?
Вот, если взять [Евгения] Панова, так называемого диверсанта, которого задержали в Крыму — то его дело расследуют два бывших сотрудника СБУ. Сейчас они работают в ФСБ. Это изменники Родины, и тут не может быть смягчающих обстоятельств.
Многие люди не смогли сюда переехать, но не пошли служить в российские силовые структуры, потому что есть принципы и честь офицера. Остались в Крыму, переоделись и, образно говоря, пошли на стройку. Они понимают где-то внутри, что это моральная измена, но такие обстоятельства я воспринимаю. Каждое личное дело заслуживает отдельного расследования.
Что касается этих двух, задержанных недавно, это была операция из нескольких составляющих. Тут больше информационной войны и необходимость показать, что все равно виновного когда-то настигнет наказание. Но если бы речь шла о десятках человек. Тут речь идет о сотнях и тысячах. Я считаю, что такие расследования заслуживают особого внимания тогда, когда мы вернем территорию Крыма в состав Украины.
Я знаю одного из сотрудников, у которого мама прикована к постели в Донецке. Периодически он туда ездил, договаривался. Потом его вербанули. Да, есть такая опасность. Как ему было поступить, если у него мать там одна?
— А вот эти двое дезертиров, задержанных недавно, они могут теоретически войти в этот условный обменный фонд для возвращения украинских пленных?
— Я хочу вам сразу сказать, что для меня не существует слова «обмен» и слова «пленные». Хотя я освободил больше трехсот людей. Нескромно, но ну его к черту, все пиарятся, мало чего сделав, не имея совести и чести, и перед Богом брешут. Почему я должен молчать о том, что сделал. Об этом знает и президент, ровно два года назад, 6 декабря 2014 года, я ему об этом лично докладывал.
Но отвечу Вам на Ваш вопрос, не цепляясь к словам. Возможно, такой мысли при задержании не было, но она со временем может появиться. Если к ним проявят интерес в Крыму богатые родственники, российская власть, какая-то структура.
Вы помните, что дело [Александра] Александрова и [Евгения] Ерофеева изначально сильно не опекалось. Ну, приехало несколько журналистов. А это офицеры, которые на территории Украины, которые убили здесь нашего солдата. Потом появилась версия, что Путин решил прикрыть себя, что он отдает нам Надю [Савченко] и сделал операцию — что вот, его попросили родители, мол, они простили Надю за убийство их детей и хотят вернуть на родину офицеров. Возможно, эти два солдатика со временем окажутся кому-то необходимыми и попадут под так называемый обмен. Я называю это «операцией по освобождению заложников».
О бизнесе на обмене
— Вы вскользь сказали, что в обмене замешаны большие деньги. Расскажите подробнее.
— Все началось в 2014 году. Когда мы приехали в первый раз в Минск, мы привезли список из более двух тысяч заложников на оккупированной территории. Включая тех, кто пропал без вести. Сейчас речь идет о 109 наших заложниках, но это цифра, которая не соответствует действительности. И никто не знает реальные цифры.
Вот смотрите, как делают некоторые, так называемые обменщики. Они понимают, что все сконцентрировано в руках Захарченко или другого… Если в России людей судят, то на востоке их просто держат. Бандюки издеваются, но никакой не орган, и не страна. Поэтому это «заложники», «незаконно содержащиеся под оружием».
И вот эти «обменщики» говорят — хлопцы, вот у вас там, в Киеве, в Запорожье сидят тоже… Отдайте их нам, а мы вам ваших десять — солдатиков, волонтеров. Приходит к нам обменщик и говорит — вот эти три человека, меняем меру пресечения, а они нам возвращают.
А среди этих десяти есть один парень, у которого отец имеет очень хороший бизнес. Он 50 штук даст за своего сына и все. Я знаю такие конкретные ситуации.
И когда эти десять возвращаются, родственники говорят — вот скажите только что-то плохое про этого обменщика, он бесплатно нам вернул людей, ни копейки не взял. А он с девяти не взял, а за одного-то отец заплатил. И никто об этом не узнает — отец будет молчать, может даже и сын не узнает, если ему не скажут. «Обменщик» себе берет 25 тысяч, той стороне — 25. И все довольны.
— С другой стороны, все равно же люди возвращаются. Эти десять человек все равно вернулись — на них заработали деньги, но они больше не в заложниках.
— Так конечно хорошо, что освободили! И Бог с ним! Я всегда говорю — выкупайте своих детей, любым способом освобождайте, только возвращайте в семью. Ничего для родителя не запрещено. Если, не дай Бог, моего сына забрали бы, я бы всех послал. Я бы поехал туда, сам бы договаривался и сказал бы остальным — ребята, это не ваше дело. Бывает, звонят нам и говорят — вычеркните моего сына из заложников, я его уже освободил. Я говорю — как? Отвечают: не ваше дело.
Я о том, что когда человек заработал 25 штук на десяти людях, он думает — а неплохой-то бизнес. «Давайте, пацаны, собирайте еще». Он так провоцирует дальнейшие похищения людей. Когда это все переходит в сферу бизнеса, процесс становится бесконечным.
Я предлагаю другой вариант. Первый — ультиматум. Ко всем — странам «минского формата», «нормандского». Ребят, мы можем говорить о выборах на Донбассе, об амнистии. Здесь в Украине сидят сепаратисты — они законно оформлены. Они сидят в специально отведенных местах. Я ведь был в Минске. И я говорил — все можно обсуждать, но вы же сами даете список, где у вас сидит определенное количество людей! Что значит «сидят»? Это заложники! А вы — преступники. Отпустите заложников — и дальше говорим. А нет, они торгуются, и это называется торговля людьми.
— То есть, условно говоря, когда говорят, что стопорится обмен «всех на всех»…
— (перебивает) А, что такое «всех на всех»? Никто не знает, что это такое, но все об этом говорят. Девять человек освободили в формате всех на всех. Если «всех на всех» — то это одноразовое действие! Даже представители СБУ, мне больно об этом говорить, несут что-то непонятное. Всех на всех было в декабре 2014 года. Всех 205 человек мы процессуально очистили — вот это все, кто у нас есть, мы их отдаем. 150 человек насчитали они. Я говорю — не вопрос! У вас больше нет? Тогда следующего, кто появится, вы отдаете нам уже просто так. И мы этот обмен сделали.
Я их в Минске гонял под столами — [Дениса] Пушилина (постоянный полномочный представитель «ДНР» на переговорах Трехсторонней контактной группы в Минске. — R°) и [Владислава] Дейнего (постоянный полномочный представитель «ЛНР» на переговорах Трехсторонней контактной группы в Минске. — R°), пока они не подписали все нужные бумаги.
Потом в Администрации президента меня обвинили — что это ты решил 205 отдавать на 150. А я сказал: «всех на всех», ребята!
Освободите всех заложников, а потом будем говорить о других форматах — о политике, прекращении военных действий. Но такой формат, наверное, никому не интересен. Ведь говорит сама [Ирина] Геращенко в интервью, что все решает Медведчук. А потом меня убрали из процесса.
— Вы говорили об обменщиках, которые зарабатывают деньги. Вам примерно известно, сколько их?
— Никому не известно. Это может быть ситуативно — кто-то попал один раз, родители, например, ищут человека, и вышли на кого-то знакомого. Есть люди, которые постоянно на этом зарабатывают, есть люди, которых в этом подозревают. Я не хочу тыкать пальцами на конкретных людей и конкретных волонтеров. Потому что Вы сами сказали — девять человек вернулись абсолютно бесплатно, и их родители мне просто вырвут глаза.
Вторую часть интервью с Василием Вовком читайте на сайте Realist`а в ближайшее время.
Автор: Юлиана Скибицкая
Фото: Юлиана Скибицкая, Украинское фото, Аргумент.
