Главным трендом минувшей недели стали внезапно вспыхнувшие и так же быстро сошедшие на нет протесты в Иране. Масштаб акций и уровень уличного противостояния, а также стремительная трансформация лозунгов из социальных в политические позволяют говорить о растущем в иранском обществе запросе на смену режима. Попытаемся оценить вероятность глубинной смены режима в этой важнейшей стране Ближнего Востока. А также геополитическое значение такой смены для самого Ирана, региона и всего мира.
28 декабря жители второго по величине города Ирана Мешхеда вышли на улицы, выражая недовольство растущими ценами и высоким уровнем безработицы. А уже буквально на следующий день протесты распространились практически на всю страну: в более чем 80-ти городах, включая столицу, люди забрасывали камнями и петардами полицейские участки и ячейки провластной парамилитарной организации «Басидж», жгли полицейские мотоциклы, штурмовали местные органы власти. Социально-экономические лозунги моментально трансформировались в политические — демонстранты протестовали против всевластия духовенства и засилья религиозных догм в жизни страны, требовали демонтажа сложившейся социальной и политической системы. Протестующие скандировали «Смерть Роухани!» (президент Ирана), «Смерть диктатору!» (имеется в виду Верховный лидер страны Али Хаменеи) и жгли плакаты с его изображением. Отдельное недовольство люди выражали гибридными proxy-войнами, которая их страна ведет в Ираке, Сирии и Йемене, поддержкой ливанской «Хизбаллы» и палестинского «Хамаса». «Не Газа, не Ливан, наша жизнь — Иран», — кричали они.
Реакция властей была предсказуемой: в стране отключили Instagram и Telegram (оппозиция не участвовала в акциях, и люди координировались исключительно через социальные сети); обвинили в протестах «мировое закулисье» в лице США, Израиля и Саудовской Аравии; направили подразделения Корпуса стражей исламской революции (КСИР) на подавление беспорядков. 3 января командующий КСИР Мухаммад Али Джафари объявил «об окончании смуты и поражении мятежа».
По данным властей, во время акций протеста погибли 22 человека. Информационное агентство Reuters сообщает о минимум 29 погибших демонстрантах. Кроме того, 2 января погиб полицейский, а двумя днями спустя — трое сотрудников КСИР.
По состоянию на сейчас известно о примерно 3 700 задержанных демонстрантах. По словам главы тегеранского революционного суда Ходжатолеслам Казанфарабади, арестованным может грозить смертная казнь.
А на днях в начальной школе Ирана запретили преподавание английского языка — чтобы дети, не приведи господи, не нахватались на Западе подрывных идей. «Изучение английского открыло путь для западного культурного вторжения», — без обиняков сказал по этому поводу Верховный лидер Али Хаменеи.
Природа протестов
Согласимся с теми, кто называет спусковым крючком внезапно вспыхнувших протестов социально-экономические причины, а также — проблему коррупции. В Исламской Республике постоянно растут цены, а доходы населения при этом остаются крайне невысокими. Так, по уровню ВВП на душу населения ($ 4683) Иран занимает 95-е место в мире — между Ямайкой и Белизом. Прямо скажем — не очень-то завидная строчка для страны, обладающей четвертыми запасами нефти и вторыми (!) запасами газа на планете. Правящие элиты традиционно объясняли экономические неурядицы международными санкциями, введенными в 2006—2010 годах из-за развития администрацией тогдашнего президента Махмуда Ахмадинежада ядерной программы. Однако отмена санкций в январе 2016 года не сделала жизнь народа лучше. Наоборот, за последние два года безработица выросла с 10,8% до почти 13% (среди молодежи — 24%). Инфляция только в ноябре составила 9,6%, и был зафиксирован самый высокий с июля рост цен. Около 10% населения официально пребывает за чертой бедности.
В то же время у семьи Верховного лидера Ирана, Великого аятоллы Али Хаменеи дела идут вовсе не так печально: второй сын Хаменеи — Монжтаб — владеет активами примерно на $ 2 млрд, состояние третьего сына Масуда оценивают в $ 400−500 млн. Приданое каждой из дочерей религиозного лидера, Бошри и Ходи, составляет около $ 100 млн.
Однако центральное место среди лозунгов протестующих стали требования политического характера. Причем, в отличие от куда более многочисленных протестов 2009 года — так называемого Зеленого движения, демонстранты, по сути, потребовали не только либерализации существующего строя, а его смены.
Немного истории: от Ксеркса до Пахлеви
С момента образования в VII веке до н. э. Мидийского царства, персы и другие народы Иранского нагорья сформировали единую культурно-историческую общность. Иранское государство как политическое выражение этой общности стало региональной супердержавой, проецирующей свое влияние на обширные территории. Персидская империя Ахеменидов (династии, известной нам по именам царей Ксеркса и Дария), Парфянское царство и сменившая его держава Сасанидов в течение полутора тысяч лет безраздельно доминировали на обширных территориях от равнин Анатолии до гор Афганистана и от пустынь Аравийского полуострова до Центральной Азии. В средние века Иран, наряду с Османской империей, также был одним из двух ключевых государств Ближнего Востока.
К началу XX столетия страна, хоть и не попала в колониальную зависимость, представляла собой типичную failed state, застрявшую в средневековье и погрязшую в военных переворотах и дворцовых интригах. В 1960-х шах Мохаммед Реза Пехлеви начал программу масштабнейшей модернизации Ирана, известной как Белая революция: были ликвидированы земельные латифундии, создан эффективный государственный аппарат и либерализована экономическая деятельность. В страну хлынули иностранные инвестиции: с 1961-го по 1965 год их суммарный объем вырос в 20 раз. ВВП увеличивался примерно на 13% в год и за время проведения реформ вырос со $ 100 до $ 1,5 тыс. на душу населения. Рост промышленного производства достигал 20%, а производства электроэнергии — 30% в год. С нуля были созданы новые отрасли промышленности (черная и цветная металлургия, машиностроение, включая судо- и самолетостроение, химическая, газовая и алюминиевая промышленность), заложены основы ядерной энергетики. Стремительно развивались инфраструктура и система коммуникаций, строились новые дороги, аэродромы, расширялось портовое хозяйство.
Не менее масштабными были преобразования в общественно-политической и гуманитарной сферах. Было введено бесплатное среднее образование, сети школ и больниц покрыли самые отдаленные уголки страны. Женщины получили равные права с мужчинами, в стране утверждался европейский дресс-код, а в барах свободно продавался алкоголь. Страна стремительно модернизировалась, переходя, по образному выражению основателя Сингапура Ли Куан Ю, «из третьего мира в первый».
Во внешней политике шахский Тегеран полностью ориентировался на Запад, прежде всего — на Соединенные Штаты. Более того, Иран был единственной страной исламского мира, который установил не просто дипломатические, а практически союзнические отношения с Израилем — в частности, Тель-Авив помогал создавать иранскую тайную полицию САВАК.
Исламская революция 1978−1979 годов положила конец шахскому эксперименту. Экономика улетела в пропасть, на смену либеральным свободам пришел шариат, в стране развернулся революционный террор: между 1979-м и 1983 годом десятки тысяч противников режима были казнены, сотни тысяч оказались за решеткой. Иран стал официальной теократией: высшая власть в стране принадлежит Верховному лидеру (рахбару), который является Высшим лидером государства, Великим аятоллой (представителем высшего духовенства) и Верховным главнокомандующим Вооруженными силами. Выборные институции — президент и парламент — подотчетны и подконтрольны Верховному лидеру, а к самому участию в выборах допускаются только те кандидаты, которые вписываются в существующую систему. Само же духовенство и Корпус стражей не подотчетны светским властям страны.
Укрепив свою власть внутри страны, иранский режим принялся экспортировать политический ислам во все населенные шиитами государства региона.
Так, в Ливане была создана радикальная военно-политическая группировка «Хизбалла», в Палестине благодаря иранской (впрочем, не только иранской) поддержке расцвел «Хамас». Американское вторжение в Ирак в 2003 году и разразившаяся в 2011-м «Арабская весна» и вовсе предоставила Тегерану идеальные возможности для усиления своего влияния. Населенный преимущественно шиитами Ирак по сути превратился в иранский протекторат: большинство в местном парламенте имеют шиитские проиранские партии, а чуть ли не самой значительной военной силой Ирака (в значительной мере сокрушившей ИГИЛ) являются созданные и полностью контролируемые Тегераном шиитские «Силы народной мобилизации». В Сирии иранские регулярные подразделения КСИР и «Эль-Кудс» являются главной опорой режима Башара Асада, а в Йемене поддерживаемые Ираном повстанцы-хуситы контролируют север страны и время от времени запускают ракеты по столице Саудовской Аравии Эр-Рияду.
Революция захлебнулась. Да здравствует революция?
Говоря о сегодняшних глубинных процессах внутри самого Ирана, важно отметить одну вещь: рост религиозного сознания в этой стране не совсем совпадает с аналогичными процессами в арабском мире. Пик активности политического ислама в Иране пришелся на конец 70-х — 80-е годы минувшего века, когда арабский Ближний Восток был довольно-таки светским местом. Сегодня мы наблюдаем расцвет политического ислама как раз в арабских (шире — в суннитских) странах. В то время, как люди, побывавшие в наши дни в Иране, сравнивают эту страну с СССР времен развитого социализма: большинство народа относительно нормально вписываются в существующий порядок вещей, но мало кто демонстрирует особое рвение. Кроме того, в стране неуклонно снижается доля тех, кто был движущей силой Исламской революции или хотя бы хорошо ее помнит: согласно переписи 2011 года, доля таковых (а это люди старше 50 лет) составляет всего 16,5%.
При этом растет доля молодежи: те, кому сейчас от 15 до 34, составляют около 41%, еще 23,4% приходится на детей до 15 лет. Значительная часть этих людей хорошо образована, практически все могут черпать информацию из интернета. Излишне говорить, что именно молодежь стала основным мотором как Зеленого движения 2009 года, так и недавних протестов. Но все же важное отличие акций 2009-го и 2017−2018 годов заключается в том, что в первом случае демонстранты протестовали против фальсификаций на президентских выборах, надеясь на то, что президент-либерал (в том случае Мир-Хосейн Мусави) реформирует систему изнутри.
Люди, вышедшие на улицу в наши дни, среди прочего, скандировали имя шаха, явно ассоциируя с ним не только бурную модернизацию и экономический рост, но и время религиозных и личных свобод.
Опубликованные в оппозиционном паблике Sedaie Mardom консенсусные требования — ликвидация поста Верховного лидера, свобода СМИ, отделение церкви от государства, независимый суд, отмена обязательного требования носить хиджаб — являются по сути программой возврата к Белой революции и становлению полностью светского государства. Причем демонстранты вовсе не обязательно являются монархистами — имя Резы Пахлеви является скорее символом антиклерикального движения.
Возобновятся ли протесты в среднесрочной перспективе и приведут ли они к смене режима — предсказать невозможно. Независимой (да и вообще какой-либо нормальной) социологии в стране нет, потому замерить общественные настроения не представляется реальным. Не можем мы оценить и масштабы прошедших протестов: официальные данные (15 тыс. человек) — явно занижены, что видно хотя бы по количеству арестованных; речь явно идет о десятках, а то и сотнях тысяч человек. С другой стороны, правящий режим способен выставить сходу более полумиллиона вооруженных защитников. Так, численность КСИР оценивают в 125 тыс. человек, парамилитарные структуры «Басидж» — примерно в 300−400 тыс. Аппарат МВД также насчитывает более 300 тыс. сотрудников. Опять же, в случае серьезной заварушки режим подтянет в Иран и боевиков «Хизбаллы», и «Сил народной мобилизации». За правящей верхушкой — многочисленное шиитское духовенство, деньги госкомпаний и семьи Хаменеи. И важно понимать — вся эта поддержка в одночасье не растворится в воздухе: в отличие от военных автократий в арабских странах, иранский режим имеет системную природу и опирается на широкие слои населения. Поэтому, чтобы достигнуть успеха, протесты в Иране должны быть по-настоящему массовыми, лидеры — популярными и узнаваемыми, а лозунги — четкими и понятными простым иранцам.
Геополитическое значение: что принесет светский Иран региону и миру
Не менее тяжело прогнозировать, что ожидает Иран в случае гипотетической смены режима. Однако при оптимистическом сценарии либеральный Иран вполне может стать инвестиционной Меккой Ближнего Востока. Колоссальные запасы нефти и газа, 80-миллионное образованное и трудолюбивое население и вменяемая внешняя политика явно станут драйверами стремительного экономического роста, что сделает Иран «экономическим тигром» региона. Чтобы оценить потенциал страны, можно взглянуть на успехи соседних эмиратов Персидского залива. При этом имея в виду, что углеводородов в Иране гораздо больше, чем в том же Дубае, население значительно образованнее, а научный потенциал — куда выше (чего стоит только ядерная программа нынешней Исламской Республики). Так что по иранскую сторону залива вырастут не только небоскребы и люксовые курорты (хотя и они тоже), но также заводы и университеты.
Во внешней политике светский, демократический (или монархический — это как раз не важно) и прозападный Иран не только прекратит поддержку деструктивных сил на Ближнем Востоке, но и вполне может стать ориентиром для других стран региона. Как и во времена Резы Пахлеви, Тегеран может стать основным союзником Запада (в частности, США и Израиля) на большом Ближнем Востоке — взамен становящейся все более антизападной эрдогановской Турции. Более того, как уже не раз бывало в древности и Средние века, Иран явно будет распространять свое культурное, экономическое и военное влияние в регионе. Что, безусловно, будет иметь положительное значение — огромная, богатая и демократическая страна способна стать мощнейшим якорем, стабилизирующем самый проблемный регион планеты.
