Утро началось с дикой истории избиения девочки в одном из иркутских лицеев в России. На видео, снятом на смартфон и выложенном в Facebook, лицеист бурно реагирует на одноклассницу, которая, насколько можно понять, его провоцирует. Но в ответ подросток пускает кулаки, начинает молотить девчонку так, что моментально загоняет ее в угол и уже там пытается добить ногами.
Одноклассники реагируют не сразу, несколько мальчишек оттаскивают подростка, он продолжает брыкаться, а вот девочке помощь никто оказывать не спешит.
В комментариях под этим постом, конечно, большинство — на стороне лицеистки и пишут что-то вроде «Это у него такая реакция за то, что она воду в него выплеснула? Да он псих больной, явно. Может, поэтому другие парни ему не врезали, зная о его малоумности» или «Таких детей и их родителей нужно изолировать от цивилизованного общества!!! Урод малолетний».
Тот, кто занимает сторону парня — «Мы видим отрывочное видео. И не знаем, что было до этого. Думаю, что девка его как-то довела и получила своё сполна. И в этом парень молодец, что не поддался на бабское — „девочек трогать нельзя“» — сам получает по полной.
«Радуют» соотечественники, очень много комментариев вроде «Це де? Якщо в „скрєпії“, то мені це байдуже, хіба щоб показувати нашим дітям, який страшний московит … Якщо наші, то цікаво, яке це місто…» и «Какая семья, такие и детки) родители из поддерживающих „ДНР“))».
Собственно, праведный гнев местами тоже больше попахивает равнодушием («если это Россия, то нехай»), открытой агрессией: «Подонок!!! На месте отца девочки я бы оборвал руки и подонку и его отцу!» или средневековыми утверждениями «Женщина должна слушаться мужчину. Нельзя их бить. Только отец да муж может и наказывать».
Мы все, уверена, были в подобных ситуациях в школьные годы, когда перепалка заканчивалась потасовкой. Кто-то оказывался свидетелем, кто-то — непосредственным участником потасовок.
Я помню, как однажды в средней школе на меня после перебранки накинулся одноклассник. Звали его Миша, хлопец, само собой, был физически сильнее. Что мы друг другу тогда наговорили я, конечно, не помню, но дальше словесных шпилек точно дело не зашло, однако его аргументы, видимо, закончились быстрее. Лупил он по мне кулаками недолго, ноги в ход не пускал, но пока размахивал руками, я видела стоящую рядом одноклассницу, мы с ней в те годы не особо ладили, и ее довольное лицо. Помню слова, которые она тогда сказала: «Дай ей!».
Финал был банальный — никто не заступился. Ирония этой истории в том, что буквально спустя несколько недель этот Миша точно также метелил ту самую девочку, которая его подзадоривала.
И у меня в ушах тогда звенели ее слова, с одной стороны, воспитание не позволило потешаться над очередной жертвой одноклассника, с другой — детская обида отбила желание заступаться.
С Мишей, кстати, я столкнулась в соцсети всего раз, спустя очень много лет. С удивлением узнала, что он в США. На вопрос — как ему там живется, ответил очень уклончиво, единственное, что я поняла — находится он там как нелегал. Что было дальше с Мишей — не знаю.
Я тоже вынесла урок из той стычки, неутешительный: за тебя в подобной ситуации никто не заступится, ты — один на один со своим противником, и ты либо бежишь, либо остаешься на месте и, по возможности, даешь сдачи.
Потом появился совершенно другой противник, назовем его так — непростая жизненная ситуация, и я была уверена, что надо разбираться с ней один на один. И это, увы, привело к потере ценного времени.
А потом вдруг оказалось, что нет, вокруг — десятки людей, готовых помочь и поддержать. Признаюсь, для меня это было, пожалуй, одним из самых невероятных откровений в жизни — осознание того, что вокруг очень много тех, кто подставит плечо.
Мой сын, сейчас ему 15, пережил в начальной школе намного более серьезную историю: во время затяжного отсутствия классного руководителя ему группа «товарищей» объявила войну. Его обещали «закопать» на заднем дворе школы. Однажды поставили подножку, и он влетел головой в угол парты и все закончилось скорой, сотрясением и наложением швов. Потом был школьный психолог, которая сказала, что сын — мальчишка добрый, а вспышки агрессии в школе — реакция на травлю. Никто из тех детей, кстати, к психологу не зашел ни разу, и она только разводила руками — не могу заставлять, это решение родителей.
Травля продолжалась, пока наш дедушка после уроков, авторитетно нависнув над главным зачинщиком, не сделал ему «устное предупреждение». Из этой школы мы предпочли уйти.
Малого я отвела к другому психологу, которому я крайне признательна за ее работу. Никаких тревожащих наклонностей у сына не обнаружили, мои опасения, что травля сделает его самого агрессивным, к счастью, были напрасными.
Наша культура помощи детям, которых травят, бьют, унижают, еще крайне низка. Я бы сказала, ее скорее нет вовсе.
Как правило, разбираться во всем приходится либо ребенку, либо родителям. Чтобы обиды не вылились в какой-то комплекс, я бы посоветовала сразу искать хорошего детского психолога. Тем более, если ребенок стал жертвой.
Ведь что там осталось в голове подрастающего после травли — выяснить очень непросто; где и в какой момент жизни вылезут эти обиды и во что выльются — с уверенностью не скажет никто. А мы все родом из детства.
Фото: Влад Содель
