26 октября в Москве Апелляционный суд России будет рассматривать дело Николая Карпюка и Станислава Клыха, осужденных за участие в первой чеченской войне на стороне боевиков. Несмотря на факты пыток по отношению к украинцам в тюрьме и доказательную базу адвокатов, опровергающих участие Карпюка и Клыха в той войне, их осудили соответственно на 22 года и 20 лет лишения свободы
30 сентября 2016 года в Москве был задержан специальный корреспондент «Укринформа» во Франции Роман Сущенко. Его в Федеральной службе безопасности РФ называют кадровым разведчиком и инкриминируют шпионаж. На следующий день Сущенко был взят под арест на два месяца.
Дела Карпюка и Клыха, Романа Сущенко, режиссера Олега Сенцова и еще 26 украинских политзаключенных в России остаются нерешенными с момента аннексии Крыма и конфликта на Донбассе. Украинский МИД регулярно выступает с нотами протеста относительно задержания украинских граждан, но пока вернуть на Родину удалось только троих — Надежду Савченко, Юрия Солошенко и Геннадия Афанасьева.
Фабрика политических дел
Контроль за делами осужденных в РФ и аннексированном Крыму украинцев, в основном, ведут общественные активисты и правозащитники. Самая известная кампания по борьбе за освобождение наших граждан — #LetMyPeopleGo. Координатор кампании, правозащитница Мария Томак в интервью Realist’у рассказала, как фабрикуют дела против украинцев, в чем опасность термина «политзаключенный» и может ли СБУ сотрудничать с ФСБ.
— Как вам пришла идея создания такой инициативы, и что стало отправной точкой?
— Идея появилась, когда мы увидели, что Россия штампует дела и фабрикует их против граждан Украины. И есть потребность говорить об этой проблеме комплексно. Внимание было, прежде всего, сосредоточено на Надежде Савченко, но тем временем существовали другие люди, дела против которых оказались не менее показательными. И к ним, к тому же, применялись пытки.
Идея оформления этого в кампанию и само название придумала Александра Матвейчук, возглавляющая Центр гражданских свобод (ЦГС), где я до последнего времени трудилась. До этого мы работали с делом львовского студента Юрия Яценко. Он уже освобожден. Ему сначала инкриминировали контрабанду, а потом хранение взрывчатых веществ. Там очень интересная история: он, львовский студент, со своим другом занимался мелким предпринимательством, они курсировали между Украиной и Россией. И во время одного из таких приездов в мае 2014 года их задерживает местная полиция, потом передает спецслужбам и начинаются допросы о Майдане и Правом секторе. Он год провел в российских местах лишения свободы. Нам удалось найти независимого адвоката, который вступил в дело, и, благодаря его усилиям, Юру удалось вытащить в мае 2015 года.
По словам Марии, Юрий был первой ласточкой. Дальше они стали интересоваться другими делами, искать ресурс на адвокатов. Это было очень непросто, поскольку украинские адвокаты не могут работать в России, а найти деньги на российского довольно проблематично. Потом, когда первые инициативы превратились в постоянную кампанию, Томак и ее коллеги начали сотрудничать с государственными органами, прежде всего с МИДом, и привлекать к работе правоохранителей.
Правозащитница уверена, что они тоже должны реагировать, например, открывать дела по незаконному задержанию, помогать собирать доказательную базу невиновности. Часто возникает хаос и дает о себе знать нехватка коммуникации даже между государственными органами, не говоря о коммуникации между обществом и госорганами, говорит Томак.
— То есть, кампания началась в 2014 году?
— Можно сказать и так. Мы начали заниматься этой темой по окончании весны 2014 года, когда был задержан Яценко.
— Вы работаете бесплатно или на грантовой основе?
— ЦГС — это грантовая организация, но гранта на конкретно эту кампанию изначально не было. Позже организация сумела привлечь ресурс для поддержки работы одного человека по этой теме.
— Кто такие политзаключенные?
— Мы вообще избегаем этого термина. Для общества это не так важно, но терминология важна для правозащитного сообщества. Есть определенные критерии признания человека политзаключенным, которые являются предметом дискуссии. Как раз перед войной, за несколько лет, собрались правозащитники из России, Украины и Европы, и определили эти критерии. Но дело в том, что сейчас у нас принципиально другие обстоятельства, состояние «гибридной войны».
Например, Сергей Литвинов (приговорен в апреле этого года к восьми годам лишения свободы за разбой. — R0). Он не занимался никакой общественной деятельностью, не был ни в одной политической партии, у него вообще семь классов образования, но мы его называем «заключенный по политическим мотивам». Потому, что он стал удобным инструментом в информационной войне. При этом он не политзаключенный, поскольку это означает, что человек занимается политической деятельностью, практикует свободу слова, свободу мирных сборов и за это оказывается за решеткой.
Мне не хочется тратить свое время на дискуссии — политзаключенный или нет. Поэтому мы выбрали нейтральный термин, безопасный — заключенный по политическим мотивам. Конечно, среди них есть классические политзеки — как Олег Сенцов.
— Сколько таких людей удерживаются в России и Крыму?
— В России — 15 человек плюс новозадержанный Сущенко. В Крыму — 14 человек. Но есть еще Панов и его группа «диверсантов». Непонятно, сколько там людей — Панов же был не один. Нам показали троих, а была информация, что задержали семь или десять. И где эти люди — непонятно.
Что касается Сущенко — здесь есть своя специфика. Очень важно, что были высказывания на уровне Дуни Миятович (представитель ОБСЕ по вопросам свободы слова, правозащитница), я думаю, она бы не говорила без оснований, что арест незаконный. Но у нас нет материалов дела, и я думаю, что они вряд ли появятся. Шпионские дела — это засекреченная категория. По моему мнению, обстоятельства задержания, проблемы с допуском независимого адвоката и консула, а также тот факт, что речь идет о журналисте, говорят о том, что дело политическое.
12 октября проходили обыски у крымских татар и пятеро были задержаны. Это уже четвертое дело крымских татар по обвинению их в организации или участии в организации деятельности запрещенной в России «Хизб-ут-Тахрир» (по первому делу четверо крымских татар уже осуждено на территории РФ, еще десять человек находятся в СИЗО в статусе подозреваемых по ст. 205.5 УК РФ. — R0), говорит Томак и констатирует: к сожалению, крымский список будет расширяться.
— Я бы не привязывалась к конкретным цифрам, потому что, во-первых, мы можем не знать о существовании многих дел, а во-вторых, есть люди, которых преследуют, но они не находятся за решеткой. При этом у них нет свободы передвижения, происходит постоянный прессинг, и они тоже де-факто являются заложниками Кремля. Например, Николай Семена и Ильми Умеров, которые находятся в Крыму под подпиской о невыезде в связи с обвинениями в «экстремизме».
Если говорить шире, то у нас есть огромное количество наших сограждан, которые были незаконно вывезены с территории Крыма. Это те, кто были осуждены до аннексии, находились в крымских тюрьмах и были вывезены в российские места лишения свободы. Это нарушение международного гуманитарного права, это военное преступление.
— Вы, насколько я знаю, особо следите именно за делом Карпюка и Клыха. Почему?
— У меня нет рационального ответа на ваш вопрос. Так получилось, что именно в этом деле больше всего было нужно наше участие. В нынешних условиях есть много организаций, которые сфокусированы на Крыме. Но люди, которые находятся в РФ и не связаны с Крымом, как Карпюк и Клых, оказываются в маргинальной ситуации. Ими некому заниматься. Безусловно, и пытки в отношении их сыграли свою роль.
— Весной этого года была информация, что готовится обмен Олега Сенцова и Александра Кольченко, ее подтверждала и адвокат Кольченко Светлана Сидоркина. Но потом процесс заглох. Почему?
— У меня нет доступа к проверенной информации об обменах. По этому поводу несколько дней назад была дискуссия с Георгием Тукой. Я считаю, что разумная прозрачность процессам, связанным с обменами, нужна. Мы не понимаем, кто этим занимается, нет никакой рабочей группы, нет понятной процедуры. Ну, в Минске об этом говорят, но мы понимаем, что все обмены людей из России — это дело рук Виктора Медведчука. А какой ценой, какие политические дивиденды от этого получил приближенный к Путину человек — мы не знаем.
Правозащитница подчеркивает: должна быть отчетность, что и кто сделал, чтобы обмен состоялся. Речь не идет о том, чтобы публиковать каждый свой шаг и срывать процесс. Но атмосфера: «не лезьте в это, вы нам все сорвете», позволяет прикрывать вероятную бездеятельность, уверена она.
— Нужно понимать, что политические дела замыкаются на Кремле и Путине. Если человек осужден, то вернуть его можно благодаря помилованию. Может быть еще УДО, но это отдельная процедура, и без политического решения в отношении украинцев, я думаю, оно тоже невозможно.
В целом вопрос об обменах нужно адресовать Ирине Геращенко, СБУ и Администрации президента.
— Вы сообщали об истории, что СБУ выслала в РФ гражданку России, которую подозревали в связях с ИГИЛ. Получается, СБУ сотрудничает с ФСБ? И что вы думаете по этому поводу?
— Я считаю, что это неприемлемо. Я знаю, что эти практики были распространены раньше, например, дело Леонида Развожаева (российский оппозиционный политик. — R0), когда он был похищен в Киеве (в 2012 году. — R0), а потом на следующий день оказался в Москве, и все разводят руками — а мы не знаем, как это получилось. Но тогда было понятно, что российская агентура была во всех силовых органах Украины. Сейчас меня это возмущает. Это практики, которые мы осуждаем, порицаем, мы против них воюем как против проявлений «Русского мира», а они продолжают существовать у нас под носом.
— В то же время СБУ также обвиняют в пытках в отношении заключенных?
— Мы в ЦГС делали несколько отчетов, где речь шла о нарушении прав человека, в том числе и с украинской стороны. Но мне не попадались такие случаи. Я не говорю, что этого нет. Я сталкивалась с пытками, насилием и незаконными убийствами со стороны военных и представителей добровольческих батальонов. Я сейчас вникаю в дело «Торнадо», но это батальон МВД, а не спецслужба.
— А что вы думаете о деле «Торнадо»?
— У меня есть вопросы к работе прокуратуры, которая занимается этим делом. Да и вообще, к правоохранительным органам и системе правосудия доверие крайне низкое, и это, к сожалению, небезосновательно. Но, судя по той информации, которую нам удалось собрать, уголовное преследование «торнадовцев» абсолютно оправдано.
— Что объединяет все дела украинских граждан в России?
— Политический мотив, то, что они все возникли в условиях агрессии России против Украины, а также их использование в пропагандистских целях запугивания из телевизора «бандеровцами» или «крымскими террористами», например.
