На этой неделе в столице стартовал фестиваль документального кино Docudays UA — кинособытие, собирающее лучших кинематографистов со всего мира. В этом году в основную конкурсную программу фестиваля попала только одна украинская лента — «Война Химер». Сняли ее мама и дочь Мария и Настя Старожицкие, обе в прошлом журналистки, сейчас режиссеры.
Накануне премьеры мы поговорили с ними об образах войны и «картине» Мунка в Славянске, о Вавилонской башне, главвраче Павловки и желании с помощью кино сделать этот мир лучше.
— Как появилась идея сделать этот фильм?
Н.С. У нас не было желания сделать фильм. Мы прожили историю, и так вышло, что мы ее зафиксировали.
Мы ехали туда (на восток Украины. — R0) за образами войны. Хотели снимать, а потом пересматривать, разбираясь, что же мы сняли, что же происходит.
М.С. У нас весь фильм — из маленьких кусочков, ни один из которых не снимался специально. Это все настоящее. Все снято без изысков. И мы часто забывали эту кнопку на камере нажимать, потому что думали о жизни, а не о фильме. В итоге получилось именно то, чего хотелось — не сфальшивить.
— Какие образы вам встречались на войне?
М.С. Мы приезжаем в Пески, а там на траве лежат неразорвавшиеся снаряды с оперением. Мы начинаем думать, что это яйца Птицы Войны, что она снесла их здесь. Потом, мы видим, как осколки ранили дерево, и его сок вытекает, словно слезы. Встречаем собаку, которой отбили две ноги, и она тащит свое тело и вообще не понимает, что происходит вокруг.
Мы набирали образов, которые были на грани фантасмагории, на грани мифа. Был дом на окраине Семеновки, который снаряд пробил так, что руины напоминали картину «Крик» Мунка. Когда мы были на Хортице, я увидела, что кто-то сложил пирамидку из ракушек на берегу Днепра, и мне показалось, что она точь-в-точь картина Верещагина «Апофеоз войны». В Днипре на набережной мы увидели удочки, выложенные рыбаками. Они лежали точно так же, как и автоматы в учебке. Мы везде видели войну. И мне хотелось передать эти ощущения. Но потом мы поняли, что это важно для нас, но не для фильма.
— И сколько часов вы отсняли на войне? Насколько тяжело было монтировать фильм?
М.С. Его длительность — это огромнейший компромисс с желанием показать гораздо больше. Первая сборка занимала четыре часа. Вторая — два с поливной. Потом он долго существовал как «120 минут». Финальные 94 - это большой труд режиссера монтажа Николая Базарника, это то, что мы с болью в сердце выбрали, дабы сохранилась целостность истории.
Мне до сих пор жалко тех кусков, которые для меня были важны. Например, мы снимали в психиатрической больнице Славянска. Там больные оказались брошенными под обстрелом с двух сторон. И когда мы там ходили, нам представлялся местный «Наполеон», который радуется этим выстрелам, думая, что к нему пришла его армия. У нас были кадры с холодильником «Донбасс» и крысиной мумией на нем. Была история с мотоциклом «Донбасс», который батальон «Донбасс» нашел в лагере, где стояли ополченцы.
— Расскажите о сюжете, о том, что объединяет эпизоды?
М.С. Наш фильм отличается от других. У него просто нет аналогов, его нельзя называть документальным. Мы не ставили перед собой задачу осветить путь батальона «Донбасс», сделать фильм о войне. Это наши воспоминания. Это художественная история, основанная на документальном материале. Это рефлексия двух молодых людей, встретившихся с чем-то непонятным, с войной, которую каждый представляет по-своему.
В нашем фильме девушка провожает на войну парня, с которым недавно познакомилась на Майдане. Через какое-то время она сама едет туда, где были бои, чтобы понять, что это такое. Она посещает Славянск, Николаевку и Семеновку, пытаясь добраться к нему поближе. Но происходит Иловайская трагедия. Она едет в Днипро, куда вывозят раненых, а он выходит из окружения. После этого они встречаются. Встречаются уже совершенно не теми, кем были раньше. Они пытаются жить вместе, но когда они были вдалеке друг от друга, они были ближе. Наш герой вернулся к любимой, но ушел от нее ради побратимов.
Это фильм о том, что война разрушает все, что может разрушить.
— Это реальная история или придуманная сценаристом?
М.С. В этой ленте реально все — любовь, война, смерть. Все остальное — как остатки каких-то снов, воспоминаний.
Мы начинали снимали на Майдане, где были наши близкие друзья Валера, Миша и Вадим. Соответственно, позывные Лавр, Эльф и Самолет. Они пошли на войну. Я сама, не в добрый час, дала им телефон батальона «Донбасс», потому что Семен Семенченко красиво писал, почему надо идти именно туда. Мы ездили к ним в Петровцы в учебку, снимали их там. Мы следили за всей их историей до и после Иловайской трагедии.
Фильм посвятили Вадиму Антонову. Очень больно и очень страшно, когда молодой улыбчивый парень погибает только потому, что был уверен, что если не он, то враг захватит его родной Житомир, Киев и всю страну. Они ведь шли в добробаты ненадолго. Они были уверены, что дойдут за пару недель до границы и растолкуют жителям Донбасса, в чем была истинная цель Майдана. Никто не знал, что будет реальное вторжение российской армии. Мы проживали вместе все эти этапы, эпизоды. Мы создавали фильм, а он создавал нас.
— Оператора у вас не было?
М.С. Мы снимали сами на фотоаппарат Canon 600D, далеко не самый лучший. Снимали, нажимая одну единственную кнопку «на автомате». И были чудесные истории, когда мы снимаем, и то один парень подойдет к нам, что поправит в настройках, то другой.
Еще мы хотели использовать видео Эльфа и Лавра, у них были неплохие телефоны. Но у Эльфа, когда ему ранило обе ноги, мобильный пробил осколок, он попал прямо во флешку. А Лавр свою карту памяти закопал между терриконами и полями подсолнечника, когда выходил из окружения под Иловайском. Он боялся, что попадет в плен, что по кадрам узнают, кто он и что. И теперь его видео где-то прорастает. Когда Донбасс вернется в Украину, поедем откапывать.
— У вас есть сцена с ранением Семена Семенченко…
Н.С. Это персонаж, который выступает комбатом. По драматургии в фильме ранят комбата, и это как начало катастрофы, начальный этап поражения. Поскольку кино документальное, то комбат — реальный человек, о котором люди знают то, что не имеет к ленте никакого отношения. И это одна из уникальных документальных съемок, которые нам для этого фильма передали и бойцы батальона, и фотографы Макс Дондюк и Макс Левин, которые оказались вместе с бойцами в Иловайском котле.
— Как думаете, понятны ли будут ваши кинообразы зрителю?
М.С. У нас было большое количество закадра. Есть эпизод, где героиня едет в скоростном поезде в Славянск. В ее вагоне на телеэкране показывают мультфильм «Том и Джерри», нарезку видео мегаполисов и дикой природы. И мы придумали текст о том, что есть огромный мир, которому нет дела до нашей войны… Или у нас есть сцена со стиральной машиной, в которой крутится камуфляж. К нему был закадр Насти, обращенный к Лавру: «Ты опять стираешь свою форму, как будто хочешь с нее что-то отмыть, а оно не отмывается». Но в итоге мы все комментарии убрали именно в надежде, что зритель все додумает сам, считает что-то свое.
— А почему такое название «Война Химер»? Как его расшифровываете вы сами?
М.С. В биологии химера — это существо, в котором два равноценных набора ДНК. Можно сказать, что в организме нашей стране есть те, у кого, условно говоря, советский набор ДНК и постсоветский. Но название пошло не от биологии, а от Дома с Химерами. Стояло лето 2013-го. Обычное жаркое лето, тихое и достаточно скучное. Это было, когда предчувствие Майдана только назревало. И мы тогда придумали некую историю. Вспомнили, что в здании, которое стоит напротив Дома с Химерами, всегда размещалась власть. Там была рейхсканцелярия, там был ЦК. Власть всегда ненавидела людей, и они ей отвечали тем же.
И представили, как в бетонных порах всех этих тварюшек дома Городецкого годами скапливается ненависть. И когда эмоции переполняют химер, львов, слонов и носорогов, они оживают и с шумным камнепадом бросаются штурмовать здание напротив.
Н.С. И картинка, которую мы сами придумали, для нас ожила 1 декабря, на Банковой. Мы просто случайно там оказались и услышали грохот, а это не наши химеры, а светошумовые гранаты. Майдан начался.
— Вы в прошлом журналисты. Почему ушли из этой профессии в кино?
М.С. Настя как пришла в кино? Несколько лет затворничества с ежедневным просмотром какого-то количества фильмов всего мирового кинематографа. Для того чтобы ей было интересно что-то смотреть, она сама должна что-то снять. А я дошла до Заслуженного журналиста и поняла, что уже готова с нуля попробовать себя в другой профессии.
Н.С. Кино — возможность уловить реальность. Вот ты просыпаешься утром, вот ты выходишь. И каждый день ты, словно в поезде, который едет сквозь реальность. Съемки — возможность остановить реальность. Люди любят ловить, захватывать. Люди одиноки и разрознены, но они вместе, когда слушают чью-то историю. Для меня одна из самых важных историй — Вавилонская башня. Я искренне не понимаю, почему появились границы, что такое страны, расы. Даже зная английский, немецкий, мы не можем полностью понять рассказ человека из другой страны. А кинематограф — возможность говорить на одном языке. И эту историю о войне я могу рассказать только с помощью кино.
М.С. Мы даем людям возможность пережить ощущения героев, но в облегченном виде. И любовь, и смерть.
Сейчас у нас большие амбиции. Я хочу доказать, что «Война Химер» — не случайный фильм. Мы придумали продакшн «МашКино» который из виртуального должен стать реальным. У нас пакет синопсисов, мы можем снимать и документальные, и игровые фильмы. И параллельно доносить до мира, что происходит в Украине. И пока будет идти «Война Химер», буду рассказывать о расследовании Иловайской трагедии. Следствие не закончилось, виноватые не посажены, убитые не похоронены. Говорить об этом необходимо. Капля камень точит.
— Что будете делать после фестиваля?
М.С. Если фильм получит некое фестивальное признание, то велика вероятность, что мы получим финансирование нашего следующего проекта, это как бы принятая практика.
— А если нет?
М.С. Если нет, то будем зарабатывать деньги и вкладывать их в наш следующий фильм, который точно получит признание. Есть у нас в этом уверенность, и она достаточно сильная.
— А какая у вас киномечта?
М.С. В год снимать по фильму.
Н.С. Сделать этот мир лучше с помощью наших киноисторий.
— А как же победы на фестивалях, награды, красные дорожки, лестные рецензии?
М.С. Помните, я рассказывала, про психбольницу в Славянске, где я придумала монолог местного «Наполеона». Мы там сняли только здание снаружи, а надо было, чтобы закадровый текст шел с кадрами из палаты. Нужна была комната с решетками, с толстыми стенами, и мы решили попросить разрешения поснимать в Павловке. Пошли к главврачу:
— Здравствуйте, мы режиссеры.
— Обе?
— Обе.
Он внимательно-внимательно посмотрел на нас, длинным таким взглядом:
— Ну, хорошо. Снимайте.
Н.С. Вот это было истинное признание, а вы про красные дорожки!
М.С. Нам пока просто хочется, чтобы наш фильм увидели.
Автор: Влад Абрамов
