Евгений Жуков, генерал-лейтенант Национальной полиции, руководитель департамента патрульной полиции Украины и просто хороший честный парень — о коррупции в полиции, войне на востоке и буднях новых патрульных в эксклюзивном интервью «бегущему банкиру» Андрею Онистрату.
— Спортом занимаешься?
— Сейчас мало. Раньше занимался больше. В школе увлекался боксом, плаванием.
— Почему забросил?
— Дали по морде и перехотелось (смеется).
— Бегаешь?
— Когда в армии служил, бегал каждый день. По 5−8 км. Но вообще я бегать не люблю.
— Женя, на мой взгляд, ты один из самых правильных людей в мире. Только что мы ехали через весь город, и твоя машина ни разу не превысила отметку 60 км/ч. Насколько ты сам считаешь себя правильным?
— Я точно не идеален, хотя стараюсь жить правильно. Не нарушать собственных принципов. Я же человек военный, иначе не могу. А вообще, не мне судить. Со стороны виднее.
— Кстати, почему ты демобилизовался?
— Я перевелся, приняв предложение руководства МВД. Перед тем, как принимать это решение, я изучил структуру, которую должен буду возглавить, прошел собеседование с министром. Тут ведь еще в чем вопрос. Почти все, с кем я прошел горячее лето 2014-го на войне, ушли. Кто-то пошел на повышение, кто-то перевелся, кто-то демобилизовался.
Я не сразу принял предложение, но потом все взвесил. Подумал, почему бы не попробовать? Задача выглядела непростой, и я согласился. И потом, у меня за плечами большой опыт. Еще со школьных времен я так или иначе руководил личным составом. Сначала отделением, потом взводом, ротой.
— А как ты оказался в армии?
— У меня отец — военный летчик. Я с детства хотел быть пилотом. Но тогда, в 2003-м, курсанты не летали, потому я подал документы в Одесский институт сухопутных войск на факультет ВДВ. Я считал, что это круто, хотел прыгать с парашютом, летать. Все экзамены я успешно сдал, но медкомиссию провалил. Плоскостопие, сколиоз — обычный набор.
— И как ты поступил?
— Поговорил с хирургом, сказал ему: «Не рушьте мою мечту из-за какого-то плоскостопия». Он не стал ставить палки в колеса.
— Спорта было много?
— Занимались, конечно. Это сейчас я кабинетный, а тогда занимались много.
— Почему забросил?
— Трудно сказать. Лень, работа.
— В моем представлении полицейский должен быть спортивным.
— А разе я выгляжу «неспортивно»? Жирок нигде не висит, пузо по коленям не шлепает.
— А вообще, какие нормативы у полицейского по физподготовке?
— В цифрах не скажу сейчас, за сколько нужно пробежать стометровку, но там ничего сверхсложного. Подтянуться, отжаться. Большинство справляется. Тем, кто не сдал, мы даем один шанс пересдать.
— Как со спортом в патрульной полиции?
— У нас очень много спортсменов, киевский спортзал вечно забит. Он, конечно, небольшой — мы его строили быстро, канадцы помогали. Сейчас строим большой, на мини-футбольном поле. А я хочу еще сделать кросс-фитзал. Половину выделить для классических тренажеров, другую — для кросс-фитупражнений. Подготовить инструкторов для него. Планируем осенью закончить.
В этом нам крепко и охотно помогают иностранные партнеры. Канадцы будут делать ремонт в тире и спортзале, американцы — в спортзале для будущей академии. Наша задача — дать им предложение, где и что улучшить. Дальше они делают все сами: нанимают подрядчиков, контролируют. Не то, чтобы «мы дали денег, делайте, что хотите».
Недавно приезжали из спецподразделения SWAT, учили наших парней. Трехнедельный курс по применению длинных и коротких стволов, штурму зданий. Это не для всех патрульных, конечно, но и у нас есть спецподразделения.
— О чем ты мечтал на старте военной карьеры?
— 10 лет назад, когда учился, я мечтал о боевой подготовке и поспать. О чинах и званиях я не думал.
— А о чем мечтаешь сейчас?
— Хочу, чтобы у нас было меньше «зрады». Нужно стремиться не ломать и разрушать, а строить и создавать. Это если говорить глобально, о стране. Себе я бы хотел дом. Чтобы по двору бегала собачка, а по газону с травой ползали дети.
— Сколько ты зарабатываешь?
— Только зарплата. 27 тыс. грн.
— Тебя пытались коррумпировать?
— Нет, никогда. Почему? Не знаю даже, может взгляд суровый. Никому в голову не приходит даже.
— Командир патрульной полиции — еще не политическая должность?
— Нет, конечно. Не политическая. Мне никто не ставит никаких политических задач.
— Куришь еще?
— Гораздо меньше. Бывает, выкурю сигарету после обеда, и то, только когда нервничаю.
— А почему ты нервничаешь?
— Поводов хватает. Ситуаций много разных. Ты посмотри, сколько негатива в адрес патрульной полиции. На меня постоянно сыплются обвинения, в том числе и в коррупции. Хотя все это неправда. Я подавал две декларации за время службы. Одна от другой отличается только наличием сына. В первой у меня один сын, во второй — уже два.
— Что тебя больше всего угнетает в работе? Ты говорил, что плохо относишься к тотальной «зраде»?
— В целом — ничего. Но «зрада», да, достает. Я же понимаю, что у нас есть и «косяки», и «залеты». Причем, поверь, их гораздо больше, чем говорят. Я ведь все это вижу изнутри. Но когда это раздувается через соцсети или СМИ, а потом трансформируется в прямые оскорбления тебя… Эти люди меня не знают, понятия не имеют, о чем они говорят. Кто наделил их таким правом?
Я ведь открытый человек. Приходите на прием, садитесь и вперед. Называйте меня го**ом, но в лицо.
Никто ведь не знает и не стремится узнать, как построена работа с патрульными в части нарушений. А она ведется и очень серьезно. Мы увольняем, урезаем премии, наказываем дисциплинарно. Просто беседуем, в конце концов. На эту работу заточены управление мониторинга, департамент внутренней безопасности. И поверьте, они работают. Мимо ничего не проходит.
— Может у людей завышенные ожидания?
— Вопрос не в ожиданиях. У нас ведь каждый хочет кричать «Маємо право!». Это верно, но ведь есть еще и обязательства. Самые простые: не бухать на лавке, не ссать в парке, не материться в общественном месте, бычки на тротуар не бросать. С обязательствами все не так хорошо, как с правами.
— А какая статистика по видам правонарушений?
— Удивительно, но у нас огромное количество семейных конфликтов. Муж бьет жену, жена — мужа.
— Есть какая-то психологическая подготовка патрульных?
— Да, конечно, есть. Но, откровенно говоря, она оставляет желать лучшего. Да и вообще, нам есть куда стремиться. Отдельной академии патрульной полиции вообще сейчас нет, мы только создаем ее. Ребята учатся в учебных заведениях МВД. Наши инструкторы рассказывают, с чем может столкнуться полицейский в реальной жизни, но этого мало.
Романтических ожиданий много, однако реальность сильно отличается. Бывает, приходят отличные ребята, молодцы. Они и сами в этом уверены — хоть юристы, хоть военные, хоть спортсмены. Но хамство и наглость порой демотивируют. Вчера ты был молодец, сегодня ты урод.
Не все, конечно, так плохо. Нам есть, чем гордится. Патрульные ведь фактически всегда первые. Если преступление серьезное, они первыми берут на себя оперативную работу, не дожидаясь следственной группы. Есть и задержания, и раскрытые по «горячим» следам дела…
— Как много погибло патрульных за все время?
— Семь человек. Пятеро парней и двух девчонок мы уже похоронили.
— Давай сменим тему. Много желающих работать в полиции?
— Да, много. У нас в Мариуполе конкурс — семь человек на место. По другим городам — а мы набираем сейчас в 22-х городах — ситуация похожая. Чтобы закрыть всю Украину, нужно еще минимум года три.
— Какая статистика по пьяным за рулем?
— Очень большая. В сутки только в Киеве от 50 до 150 нарушений по 130-й статье. Хотя я понимаю, что это далеко не все. Откровенно говоря, бухают за рулем крепко. Причем те, кто не сталкивался, почему-то твердо убеждены, что если их поймают, они «порешают». Бывали такие случаи, конечно, и не только «бывших сотрудников» мы ловили за руку. Но, к счастью, таких немного. Сейчас это около 15 сотрудников, плюс кого-то «ведет» служба внутренней безопасности.
— То есть в среднем это порядка $ 50 тыс. штрафов в сутки за пьяное вождение?
— По-разному бывает. Когда больше, когда меньше. Планов никаких нет. Но есть еще серьезная проблема с судами. Очень много случаев, когда суды ограничиваются предупреждениями. Ехал пьяным за рулем, 2,65 промилле, а судья ему делает «ай-яй-яй».
— А по остальным статьям? Хулиганство, грабежи?
— Тут везде спад. Цифр перед глазами нет, но там хорошая динамика. Мы сейчас уже наладили плотное сотрудничество с уголовной полицией, быстро отрабатываем, и результаты есть.
— Как дела с коррупцией?
— Систематической коррупции у нас не было и нет. Это совершенно точно. И система построена так, чтобы ее и не было. Полицейский не ищет, где ему заправить машину, должности не продаются и не покупаются. Зарплата стабильно и в срок.
— А что это в цифрах?
— В Киеве 10 тыс. на руки. По регионам 8 тыс. За исключением Мариуполя, Одессы и зоны АТО — там 10 тыс., в Борисполе — 9.
— Много полицейских уволили за все время?
— Было 14 тыс., уволились 850 человек. Около 60% ушли сами, остальных увольняли мы.
— Есть ощущение, что вас недолюбливают?
— Конечно, есть. Но здесь и не может быть единого мнения. У каждого свое представление, исходя из него, человек и оценивает. Я считаю, что в патрульной полиции работают хорошие, честные и добрые люди. Которые пришли с желанием помогать обществу. И у них очень хорошо получается. 80% состава патрульных имеют высшее образование.
Негатив формируется не на улице, а в Facebook. Разбили патрульные машину, и понеслось. Общество неоднородно, всем не может нравиться все. Но ведь эти патрульные и есть часть общества. Я уверен, что возьми мы сейчас вместо нынешних полицейских новых, состав окажется примерно таким же. Потому что возьмем мы их ровно из того же общества, что и прежних. Только роли поменяются.
— Служба за несколько лет стала лучше?
— Конечно! Минус у нас только в обеспечении. Форменная одежда и подобные вещи. Мы пытаемся как-то повлиять на эту ситуацию, но… Форму нам дает Нацполиция, которая, в свою очередь, закупает ее через открытые аукционы. Честно, там есть вопросы к качеству. Но я понимаю, что ключевой критерий тендера цена, потому так и выходит.
— О войне. Как долго ты пробыл в аэропорту Донецка?
— Первый раз мы зашли на неделю 8 ноября 2014 года в старый терминал. Тогда в сутки было 7−8 серьезных боев. Долго не просидишь. Второй раз мы зашли уже на две недели. Должны были на одну, но поскольку нас там перекрыли… Тяжело было. Провизии не было. Три дня ничего не ели, выпили всю воду. Медик нам бросал таблеточки в ржавую дождевую воду, мы ее пили из гильз.
Но это только в здании терминала. Вообще, аэропорт — это не только здание. Это хорошо спланированная и организованная группировка войск из разных частей и подразделений. Артиллерия, танкисты, пехота, десантные и механизированные части. Все в месте и было «аэропортом».
Пехота в основном держала только здания: старый и новый терминалы, вышки, пожарную часть. А остальные задачи выполняли другие части.
В старом терминале мы пробыли три недели. А вообще в аэропорту наша бригада выполняла задачи три месяца.
— Сколько бойцов у тебя умерло «на руках»?
— Летом из нашей роты — я был замкомроты — мы потеряли троих. Из 80 бойцов.
Женька Трофимов вел колонну с провизией через засады. Один российский козел, «Рязань», устроил засаду. Из «шмеля» дали залп по первому БТРу, Женьку осколком ранило в шею. Потерял много крови. Там и остался.
До этого, в первом бою под Саур-Могилой, Сереже Шерстневу попала пуля 5,45 на сантиметр выше бронежилета. Погиб мгновенно.
Женю Бакунова уже при выходе зацепили. Внутреннее кровотечение, не смогли спасти.
Это было летом 2014-го. Но когда мы заходили в аэропорт в ноябре, 110 со мной зашли и 110 вышли. Были раненые, тяжелые, но ни один не погиб. Саше Николаевскому оторвало обе руки, подбило челюсть и глаз. Но парни в новом терминале ему оказали первую помощь. Этот момент, кстати, есть в фильме «Три дня в аэропорту». Быстро его эвакуировали. Потом уже помогли ему с протезами. Сейчас он ведет активный образ жизни, волонтер, активист.
— Прямой вопрос человеку государственному: как закончить войну на востоке?
— Силовым методом — никак. Только дипломатическим путем. Нужно быть реалистом. Соотношение нападения к обороне 1:8. На каждого обороняющегося нужно восемь бойцов нападения. Есть те, кто ратует за силовой возврат Донбасса. Но кто из них считал, сколько при этом погибнет людей. Бежать с шашкой наголо на врага — много ума не нужно. Нужно договариваться. Не с Путиным, конечно, и не с бандитами этими. Думаю, нужно вовлекать местное население. Проукраинских людей там очень много.
А с Россией нужно прекращать любые отношения, разговаривать бесполезно. Вводить визовый режим. Нельзя говорить со страной, из-за которой погибло 10 тыс. украинцев.
