Бывший адвокат Надежды Савченко Илья Новиков — о ссоре с коллегами, предложениях из Украины и о том, как начиналась работа по делу о похищении украинской летчицы.
В 2014 году, когда над Надеждой Савченко еще был нимб героя, тройка ее адвокатов — Илья Новиков, Марк Фейгин и Николай Полозов — были едва ли не самыми популярными россиянами в украинских СМИ. Их телефоны разрывались от звонков украинских корреспондентов, которые хотели узнать: «как там Пуля, как ее голодовка и когда уже будет обмен».
Сейчас слаженная, на первый взгляд, команда адвокатов рассыпалась. Более того — дело дошло до публичных оскорблений. Фейгин и Полозов обвиняют Новикова в работе на Кремль, тот, в свою очередь, говорит о них как об агентах ФСБ. При этом и Новиков, и Фейгин продолжают работать с украинскими политзаключенными.
Сегодня Новиков в прямом эфире пообещал пройти проверку на полиграфе в эфире телеканала NewsOne, чтобы доказать свою правоту.
А пока в первой части интервью Realist’у он рассказал, почему поссорился с коллегами еще в феврале прошлого года, ответил на обвинения в связях с Кремлем и объяснил, чем собирается заняться в Украине.
«Мысли переехать в Украину есть, но я оттягиваю решение»
— Илья, в последние несколько дней у вас происходит очевидный конфликт с Марком Фейгиным и Николаем Полозовым. Летом стало известно, что еще за полгода до освобождения Савченко вы прекратили сотрудничество, но договорились доработать по этому делу. Что тогда случилось?
— Окончательная ссора, после которой я с Фейгиным больше не разговаривал, случилась в начале февраля. Я могу говорить о том, почему мы поссорились — я специально просил у Савченко разрешения снять адвокатскую тайну. Вообще-то эти вещи должны оставаться в секрете, но раз вопрос стоит о моей репутации, я должен защищаться.
У нас был конфликт с Марком на почве амбиций, будем называть вещи своими именами. Он считал, что он главный. Я не имел ничего против, при условии, что он и Николай Полозов не мешают мне процессуально работать так, как я считаю нужным. Я на себя добровольно брал какие-то повышенные обязательства, когда мне казалось, что это правильно. Помимо желания добиться результата в этом деле, у меня были еще личные амбиции, которых не было у Николая и Марка. Это показать свой уровень в ремесле адвоката. Для меня это очень важно, именно в этом заведомо безнадежном суде. И было недостаточно отработать программный минимум: дождаться, пока суд отклонит наше ходатайство, развести руками и сказать — ну вот видите. Для этого нужно было выложиться по полной.
В деле были прослушки, которые с большим трудом нам дала СБУ. Там возбудили дело по факту похищения Савченко, в нем фигурировали разные материалы, которые были нужны им и полезны нам.
Марк пытался настоять, чтобы эти прослушки отдали ему. Я сказал, что это не соответствует моей договоренности с СБУ, на что он ответил — какие у тебя могут быть договоренности, ты не адвокат, ты актер.
Он не знает, как я искал самостоятельно здесь свидетелей, о том, как я, наоборот, просил о чем-то СБУ, что я сюда ездил и уговаривал, уговаривал, уговаривал, не имея никаких полномочий. В России был такой премьер-министр Керенский, который формально числился главнокомандующим вооруженных сил, но его очень плохо слушались. Он постоянно ездил по фронтам, выступал на митингах и уговаривал солдат еще немного повоевать. Его на этой почве прозвали главноуговаривающий. Вот я был таким главноуговаривающим.
Мы поругались, я услышал, что мое место в телевизоре на «Что? Где? Когда?». Что я здесь никто. С тех пор мы говорили с Марком ровно один раз, это было в камере Савченко, где она пыталась нас помирить, а мы матом друг другу объясняли, кто мы такие.
- Фейгин сказал, что вы начали вести свою игру и поэтому вы поругались. Что он имел в виду?
— Видимо, он так переосмыслил то, что было раньше. Когда Савченко уже была дома и к ней появились первые претензии, и Марк, и Николай заявляли, что мы расторгли отношения в декабре. Я тогда удивился, потому как вроде весь декабрь и весь январь мы работали вместе, без особых конфликтов. Потом задним числом я вспомнил, что именно с декабря мне Марк перестал отдавать деньги от «Батькивщины» на расходы. И это было переосмыслено им так, что именно тогда наши отношения прекратились.
Что касается «моей игры», то это связано с законом Савченко. В июле или августе 2014 года, когда Савченко была уже в Ростовской области, она показала мне письмо от человека, которого зовут Ростислав Кишеня. Он писал ей, что сидел несколько лет в СИЗО. И что несправедливо, когда у нас считают лишение свободы в годах колонии, где есть свежий воздух и это, по сути, общежитие. СИЗО — это четыре стены. С туберкулезом и плесенью. Там люди калечатся очень быстро.
В других странах есть законы, что год в СИЗО приравнивается к двум. Она мне показывает письмо и говорит — Илья, что ты думаешь? Я говорю — да, это очень хороший закон. Я и сейчас так думаю. Меня мало кто спрашивает об этом, но действительно, кто я такой в Украине? Посторонний гражданин. Но когда меня спрашивают, я говорю, что закон правильный, и его нужно оставить, не меняя.
Я Наде сразу сказал — ты понимаешь, что если мы примем этот закон, то будет такая ситуация: человек, вышедший по этому закону, убьет, украдет, изнасилует и претензии будут к нам, потому что в это время он должен был сидеть в тюрьме, а мы его выпустили. Она ответила — да, я понимаю. И я это понимал. Это ответственность. Потому, что если ты считаешь правильным что-то как юрист, то ты осознаешь и моральную цену, которую придется заплатить.
— По словам Полозова и Фейгина вы, цитирую, «умоляли» вас взять в дело Савченко.
Это ложь.
— А как было на самом деле?
Если вы отмотаете твиттер Фейгина и Полозова на 2013 год, то увидите, что я был не начинающим адвокатом без опыта, а хорошим и перспективным. «Начинающим» я стал только в 2016 году. Я вел их дела, когда с ними судилась Екатерина Самуцевич по делу Pussy Riot (бывшая клиентка Полозова и Фейгина. — R0). И выиграл.
По ходу нашего общения возникли разговоры — а не взять ли нам какое-то совместное дело. Марк и Николай позиционируют себя как политические адвокаты. Я беру разные дела. Старшина нашего адвокатского «цеха» Генри Резник говорит, что, если адвокат ведет только политические дела, он теряет навыки практической работы. И я с этим согласен.
У меня был интерес к Украине, я украинец, моя бабушка родилась в Бердянске. Поэтому я остро воспринимал Майдан, Крым.
Первый раз мы обдумывали дело Сенцова: наш случай или не наш. Пока мы обдумывали, его взял другой адвокат, очень хороший — Дмитрий Динзе. Сейчас понятно, что тот случай тоже был безнадежным. Вряд ли если бы взялись мы, у нас получилось бы что-то лучше. А вторым таким делом было дело Савченко.
Еще не было понятно, что это за Савченко и кто она такая. Я позвонил Фейгину и сказал: Марк, возможно это то самое дело, которое мы гипотетически обсуждаем. Он говорит: я не знаю, я сейчас позвоню. Он позвонил в фонд «Открытый диалог», они с Марком работали по делу Мухтара Аблязова. И уже они его порекомендовали Вере Савченко. Сейчас Марк подает это так, что к нему обратились без его встречной инициативы, просто как к известному адвокату, а уже узнав об этом, я стал напрашиваться в дело. Это не так.
— Николай Полозов в своем посте обвинил вас во многих вещах. Я их напомню — это и то, что вы ездили на форум «Селигер» (российский молодежный образовательный форум), и что вы, якобы, участвовали в деятельности организации «Молодые юристы», созданной Владиславом Сурковым (помощник
— Сегодня в студии NewsOne я с пяти часов в прямом эфире буду отвечать на эти поклепы под детектором лжи (интервью проходило во вторник, 1 ноября. — R0). Я попросил, чтобы мне задали вопросы по этим темам, если что-то из них не войдет по времени, то прокомментирую это отдельно. В принципе, уже комментировал.
С Сурковым я не связан, к «Молодым юристам» отношения не имею, на Селигер ездил на полдня, прочитать лекцию о суде присяжных и сам рассказывал об этом Марку и Николаю, как о курьезе. Ничего плохого в этом не вижу.
Корбану втайне не помогал, когда его арестовывали, его люди попросили у Веры Савченко, чтобы она уговорила Надежду за него поручиться. Надежда согласилась. Такие сообщения между сестрами на словах мы все трое передавали постоянно.
— В своем ответном посте вы обратились к известным российским журналистам с просьбой рассказать, кто такой Фейгин.
Не просто к известным журналистам. Отношение к Фейгину разное, он умеет наживать себе врагов, среди журналистов в том числе. Потом он говорит, что по приказу Кремля российская пресса его игнорирует.
Я обращался к тем, кто регулярно бывал на суде Савченко и видел нашу работу по этому делу. Нас в Украине знают в основном только по нему. С моей точки зрения, важно, кто что делал. Пока мы были одной командой, были общая работа и общий результат. Если уж мы начали делить горшки, то пусть люди, которые наблюдали за нами вблизи, скажут, кто чем занимался.
Многие из них написали. И кстати, мое обращение уже имело забавное продолжение. Марк в целом склонен смотреть на мир сквозь призму своих соцсетей и для него высшая мера наказания для врагов или для тех, кто сказал что-то, что ему не нравится, — это забанивать их в твиттере или Facebook. Меня он забанил еще во время нашей работы на суде. И после моего поста он забанил всех журналистов, которых я упомянул (кроме тех, с кем сделал это раньше).
— Каких результатов вы ждете от поездки в Украину?
Я сейчас вместо того, чтобы делать что-то полезное для моих подзащитных, хожу по Киеву, встречаюсь с людьми, доказываю им, что я не верблюд. Если бы я смолчал и не приехал, отношение ко мне было бы как к шпиону и человеку (Виктора) Медведчука, который это даже особенно не отрицает. А для работы мне нужно доверие здесь. Я объясняю свою позицию, даю возможность задавать мне вопросы, чтобы люди могли убедиться, что я говорю правду.
Кто-то посмотрит на то, что говорю я, что говорит Марк, и скажет — чума на оба ваши дома, не верю никому. И это принесет максимальные потери для работы по освобождению. Мы их в любом случае понесем, но пусть они будут минимальными.
— Вы бы хотели получить возможность публичной очной ставки с вашими оппонентами?
Нет.
— Почему?
Это неизбежно превратится в базар. Я могу переорать Фейгина, но тогда чем я буду отличаться от него? Я думаю, из нашей гипотетической очной ставки все зрители вынесли бы как раз вот это — «чума на оба ваши дома».
— А вариант мировой возможен?
У нас было состояние молчаливого перемирия. Возможно, что как только интерес к нам спадет, у нас снова установится такое перемирие до следующего нарушения, если, конечно, мы окончательно не уничтожим репутацию друг друга. Дружбы уже не будет, слова сказаны и назад их не возьмешь. Но в этом и нет необходимости. Достаточно, чтобы мы не мешали друг другу работать.
— Ходят слухи, что у вас есть политические амбиции в Украине, вот вы даже украинский язык выучили.
Мне предлагали, скажем аккуратно, больше одной партии, принять гражданство и заняться политикой. Это было в тот момент, когда Савченко была героем, сейчас предлагать перестали.
У меня есть право получить гражданство в упрощенном порядке, на правах потомственного украинца. Я пока этого не делаю. Я не буду прятать свой российский паспорт под кровать, и если закон предусматривает два года на то, чтобы завершить свои дела в России и прекратить российское гражданство, то это так и должно быть.
Я могу работать адвокатом здесь в Украине, но быть адвокатом в России имеет право только российский гражданин и, отказавшись от этого, я потеряю возможность сделать там еще что-то полезное. Поэтому я оттягиваю решение, хотя мысли такие, конечно, есть.
