Борис Буден — известный европейский философ, переводчик, автор книг по культурологии, философии, политологии и современному искусству. В 2013 году в Украине впервые был опубликован перевод его книги «Зона перехода: Про конец посткоммунизма», в которой он исследует процессы, связанные с падением коммунизма и упадком эры индустриального модерна.
Философ рассказал Realist`у, что думает о декоммунизации в Украине, путинских интерпретациях российского прошлого и о том, как живется обществу в постутопическую эру, которая пришла на смену социализму.
— Можно ли назвать процессы декоммунизации, которые проходят в Украине, своего рода реваншем истории? Было ли что-то подобное в вашей стране?
— Даже не знаю, как правильно назвать этот процесс по-английски. Декоммунизация? Правильно? Это такое «избавление от коммунизма». Проблема в том, что есть исторический коммунизм, тот, который развалился в 1989 году и после которого начался период посткоммунизма. Коммунизм уже не существует как политическая сила и мощное социальное движение. Но зато есть антикоммунизм, который формирует новое отношение к прошлому.
По словам Будена, в его родной Хорватии, бывшей Югославской республике, были очень сильны антикоммунистические настроения. Теперь там коммунистами называют социал-демократов. Они поддерживают неолиберальную повестку дня, настроены проевропейски и, говорит философ, работают на уничтожение остатков государства социального благополучия.
— Возникает вопрос, где же коммунисты в политическом спектре? Их нет. Но так работает политическая динамика. А знаете в чем проблема? Все политические партии разделяют одни и те же взгляды относительно неолиберального капитализма.
В экономическом плане все партии поддерживают неолиберальную политику. И тогда политические различия создаются искусственно. Этот факт нужно иметь ввиду, в первую очередь говоря о процессах декоммунизации. Люди атакуют красные звезды и прочие символы коммунизма, которые не имеют политического продолжения, не имеют прямых политических референций. Поэтому и атакуют, что за этим не стоит никакой политической силы.
— Вы говорили, что Берлинская стена стала символом распада коммунизма. Можно ли сказать, что для постсоветского пространства существовали свои символы, например, Чернобыльская трагедия 1986 года, а также забастовки 1989 года, или что-то еще?
— Есть множество символов распада, и это очень хороший вопрос. Но между югославским и советским коммунизмом существует огромная разница даже в каких-то ключевых вопросах, например, в оценке частной собственности.
Буден говорит, что в бывшей Югославии не было государственной собственности, как не было и плановой экономики. Это был рыночный социализм, о чем все совершенно забыли. В то же время в СССР была плановая экономика, когда государство определяло экономическую политику.
— Вы упомянули о шахтерских протестах 1990-х. Сейчас с точки зрения посткоммунистической перспективы речь шла о борьбе людей против коммунистического диктата (тоталитаризма). Югославия же воспринимала Советский союз не как социалистическую державу, но как капиталистическое государство — монополистскую систему государственного капитализма. В ее рамках государство выступает главным капиталистом. Можно воспринимать эти протесты как борьбу рабочих против капитализма.
Оценивая советскую систему, югославские политики утверждали, что это несравнимо худшая версия капитализма, намного ужаснее западного капитализма.
Хорошее в падении коммунизма то, что он теперь абсолютно открыт к разнообразным интерпретациям. И декоммунизация — это еще один виток в толковании истории.
— Вы заговорили об интепретациях. Кто их осуществляет сегодня: Украина, ее западные партнеры, Россия и Путин или само общество?
— Вы сами ответили на свой вопрос. Есть официальные интерпретации, но они постоянно меняются. Сегодня путинские интерпретации прошлого не должны восприниматься как российские, но что такое это российское? Как Путин трактует советское прошлое? Он обвиняет советский коммунизм за передачу Крыма Украине. А во многих других случаях обращается к имперскому наследию царизма. В определенном смысле, Путин — радикальный антикоммунист. У него могло бы быть много общего с украинскими антикоммунистами.
Помоги себе сам
— Вам также принадлежит тезис о том, что сегодня мы живем в утопии без общества. Можете пояснить, что это значит?
— Мы живем в постутопическом времени. То есть, утопией был коммунизм, люди верили в эту утопию. Я утверждал, что это не утопия покинула общество, а общество как таковое исчезло. Напомню вам известное утверждение Маргарет Тетчер в конце 1980-х: «Общества как такового не существует: есть только мужчины и женщины, и еще есть семьи». Неолиберальная экономика не просто изменила общество, она его разрушила.
Общества нет, оно вам не поможет. Если вы не можете помочь себе сами — заведите семью. Не можете — вам никто не поможет.
Говоря же об обществе, я подразумеваю социальную солидарность, институты социальной защиты, который на протяжении последних лет систематически уничтожались.
— Вы как-то сказали, что быть пацифистом в мирное и военное время — это разные вещи.
— Во время войны очень трудно стоять на любой позиции, даже пацифистской, хотя, я бы даже не назвал ее чисто таковою. Речь идет скорее о другом понимании войны, не характерном для остального общества. Когда все говорят о святой войне за родину, войне против иностранных захватчиков, о героическом сопротивлении, мы утверждаем, что некто использует эту войну для достижения своих целей.
К примеру, у нас была не только одна линия фронта между сербами и хорватами, мы также видели линию фронта насильнической приватизации, криминальной экспроприации, этнических чисток, новых социальных элит, новых источников эксплуатации. Все это происходило параллельно с боевыми действиями. Нация может и выиграла войну, но общество ее проиграло.
Буден считает, что элиты использовали войну, чтобы обезопасить свою власть и на многие годы обеспечили себе безоблачное будущее без какой-либо конкуренции. Таким образом, война стала конвейером по производству новых механизмов эксплуатации.
В режиме меньшинства
— Для Украины это, наверное, один из острых вопросов. Очень часто власть и соответственно медиа манипулируют темами, чтобы разделить общество и упростить проблемы, свести их к дискуссии о языке, переселенцах и так далее…
— Все войны ужасны и насильственны, во всех войнах огромное количество жертв. Войны — это бессмысленное и массовое уничтожение людей, энергии и материальных благ. Уверен, реальность очень важно критиковать, пусть шаг за шагом, рискуя оказаться в кругу меньшинства. Большинство обычно придерживается другой позиции. Я могу лишь поддержать всех тех, кто думает во время войны, кто хочет понять, что происходит на самом деле.
— Можно ли сказать, что Майдан был попыткой снизу изменить политическую систему и сформировать альтернативу?
— Я не эксперт в вопросах Майдана, я только знаю, насколько непродуктивными являются результаты всех этих революции. Я говорю не только об Украине. Посмотрите, как все закончилось в Грузии. Или после Арабской весны — попытки демократизации арабского мира обернулись катастрофой. Одно можно сказать точно: когда даже мощные и богатые немецкие элиты не уверены в своей судьбе во время глобализации и капитализма, не знаю, на что рассчитывают украинские элиты. Национальные элиты выполняют скорее протекционистскую функцию, они защищают уникальную идентичность, культуру, религию, язык, но они больше не способны возродить что-то, дать новую жизнь государству. Они защищают идею, но ничего не могут улучшить.