Неучтенные. Истории тех, кого МО называет «небоевые потери»

На днях украинское общество потрясло сообщение о количестве военных, погибших вне боевых действий. Журналист Алексей Братущак опубликовал в Facebook ответ от Минобороны (МО) на свой запрос, в котором было указано, что в 2016 году от «водки», из-за несчастных случаев, убийств и самоубийств в зоне АТО и за ее пределами погибло 256 военных. Это почти на 20% больше, чем тех, кто погиб во время боевых столкновений, — по данным МО, в необъявленной войне на Донбассе в прошлом году сложили головы 211 солдат.

На военном языке тех, кто от бессилия покончил с собой или, скажем, умер от рук сослуживцев, называют небоевыми потерями. В простой жизни за каждой цифрой из «небоевых» стоит, как минимум, одна человеческая история.

Realist рассказывает драмы военных, чьи имена вписаны в сухую армейскую статистику — строку «небоевые потери».

Вместе с братом

Он был из Киева. Служить пошел вместе с братом — были погодки, всегда и все делали вместе. Я работала вместе с его тетей в одном из столичных изданий.

«Мобилизуют обоих. Даже не знаю, как пережить это все. Своих детей нет, так что племянники — мои самые родные люди», — говорила мне сотрудница летом 2015-го.

Это была последняя волна мобилизации, после нее — только контрактная армия, никаких призывов. Братьев-погодок мы собирали в АТО всей редакцией — купили хорошую форму, потом раздобыли термобелье, а еще волонтеры подарили им индивидуальную аптечку со всем необходимым — одну на двоих, но это было точно лучше, чем ничего.

«За аптечку — отдельное спасибо. Надеюсь, моим парням она не понадобится», — благодарила сотрудница.

Братьев распределили в 90-й батальон 81-й аэромобильной бригады. Это боевое подразделение, которое, в том числе, участвовало в обороне Донецкого аэропорта (ДАПа).

Я ни разу не видела братьев на передовой, но однажды везла им посылку от тети в один из поселков недалеко от ДАПа. Мы мчались на волонтерской машине, был массивный обстрел, но клетчатую сумку надо было доставить адресатам — обещала же. Останавливались на блокпостах, стучали в двери сельских хат, занятых военными. Всюду отвечали: «Братьев не знаем, где такой батальон стоит — тоже неясно».

На окраине поселка, прямо перед полем, куда, как раз, «прилетали» мины, я решила последний раз выбежать из машины: потянула за собой клетчатую сумку и забежала в первый двор, где явно были солдаты.

«Тебе чего? Давай в подвал быстрее, что забыла тут? Совсем сумасшедшая — видишь же, что сепары разошлись!» — встречал меня старый солдат в потертом бушлате и черными-черными руками.

«Я тут двоих братьев ищу, они из 90-го бата, вы тоже?», — отвечаю я и показываю сохраненную в телефоне смс с именами братьев.

Оказалось, всего одна рота из нужного мне батальона стояла тогда в поселке недалеко от ДАПа — потому и братьев удалось найти не с первого раза. Старый солдат хорошо знал долговязых братьев-киевлян — говорил мне, что ребята отличные, служить с ними легко, но сейчас обстрел и братья, как и все остальные бойцы, сидят в подвале-блиндаже.

Старый солдат, сам того не понимая, преподнес мне тогда очень ценный жизненный урок. Забирая в Киеве сумку-передачу, я и подумать не могла, что ее стоит открыть, посмотреть, что именно собрала тетя. А седой солдат, несмотря на радушное приветствие, не согласился просто так взять и отнести клетчатую сумку в подвал. Внутри оказались вещи для братьев и целый арсенал еды: редис, помидоры, колбаса — что было дома, то и собрали.

О смерти младшего из братьев мне сообщила его тетя. Однажды осенним вечером в 2016-м она набрала мой номер и сказала: «Он умер в АТО. Начальство бригады не спешит отдавать документы. Завтра будут похороны, приходи».

Чуть позже выяснилось, что младший из братьев покончил с собой в расположении бригады в одном из мирных городов зоны АТО. «Хороший был парень. Отслужил по мобилизации, подписал контракт. А потом у него стали сдавать нервы — не каждый выдержит все, что здесь происходит. Вот он не выдержал — зарезал себя», — рассказали мне сослуживцы покойного.

Он был из кадровых

Почему-то принято считать, что сухое словосочетание «небоевые потери» касается, в основном, мобилизованных солдат. Мол, сам не военный, нервы не выдержали — покончил с собой. Или просто парень не для войны был — неправильно обращался с оружием, случилась трагедия.

В действительности же «синдром войны» и послевоенная депрессия — это для всех, независимо от звания, рода службы и близости к МО. Неучтенными потерями, к сожалению, нередко становятся и кадровые офицеры.

Он служил в 8-м полку спецназа. Это ребята, которых вы не найдете в соцсетях и газетах: они — спецура, находятся в АТО практически всегда, но принимают участие только в по-настоящему важных операциях.

Сослуживцы всегда хорошо о нем отзывались — молодой офицер, немногим за 30, стойкий и смелый, как и полагается быть настоящему военному. Как и для многих других спецназовцев, АТО для него началось еще в 2014-м — когда Славянск и Краматорск Донецкой области были оккупированы.

По словам сослуживцев военного, в том самом 2014-м после одного из боев он потерял память. Потом были долгие месяцы реабилитаций и множество попыток вернуться «в себя» — не вышло, около месяца назад спецназовец повесился. На момент трагедии он уже был в запасе.

Его семье, как и родным остальных ребят, чьи имена внесены в графу «небоевые потери», не положены выплаты и компенсации. Если о тех, кто погиб не в бою, но от рук сослуживцев или из-за неаккуратного обращения с оружием, еще можно как-то говорить, то о самоубийцах в МО и Генштабе не хотят даже слышать.

Свои за своих

В Украине нет государственной программы по социальной адаптации ветеранов АТО. С начала необъявленной войны на Донбассе прошло почти три года, а делами душевными «железных» людей до сих пор занимаются волонтеры. Они организовывают для бойцов реабилитацию в Украине и за ее пределами, а еще говорят, что психолог психологу рознь: «С военными должны работать специально обученные люди — чтобы по-настоящему умели слушать, не удивлялись мужским слезам и, если нужно, могли быть достаточно жесткими».

В Америке, чтобы помочь военным ветеранам вернуться к нормальной жизни, организовывают специальные тренинги и флэш-мобы. Один из них называется 22PushUpChallendge и состоит в том, чтобы на протяжении 22 дней отжиматься 22 раза, записывать это на камеру и передавать в соцсетях своим друзьям — пусть тоже участвуют и тоже передают. Цифра 22 во флэш-мобе появилась неслучайно: по данным все того же Департамента по вопросам ветеранов, в 2014-м каждые сутки 22 военных заканчивали жизнь самоубийством. Позже данные уточнили до 20 трагедий в день, но число 22 въелось людям в память, и они решили организовать 22PushUpChallendge.

Пару недель назад заокеанский флэш-моб дотянулся до Украины. Ветераны АТО со стойкой жизненной позицией и уверенностью, что ПТСР можно победить, под хэштегом #22pushupchallendge публикуют в Facebook свои видео отжиманий.

Среди тех, кто хочет привлечь внимание к проблеме самоубийств среди военных ветеранов — демобилизованный боец 30-й механизированной бригады, владелец известной пиццерии «Pizza Veterano» Леонид Остальцев и десантник из 80-й аэромобильной бригады Сергей Романовский, который потерял на Донбассе ногу, а теперь бегает марафоны на специальном протезе.

Иллюстрация: Таша Шварц.