Любомир Дереш — автор десяти романов, множества эссе, рассказов и детских книг. Первый роман опубликовал в 18 лет и долгое время считался «молодым» автором. Сегодня свою творческую задачу писатель видит так: «Меня интересует усиление сознательности. Начиная от книги „Архе“, все мои произведения нацелены на пробуждение в человеке осознанности — себя, мира, осознания автоматизмов в себе. Стараюсь достичь этого разными стилистическими и сюжетными приемами. Именно это считаю своей сверхзадачей».
Когда идеи захватывают человека
— Они так опасны эти автоматизмы? Почему?
— Автоматизмы бывают разных уровней. Есть бытовые реакции желаний, страха, раздражения. А есть те, которыми занимаются метафизика, философия и религии. К примеру, в чем цель человеческой жизни — больше власти, денег или может любви? Что больше сделает нас счастливыми? Готовые ответы уже кем-то сформулированы: они буквально витают в воздухе. Люди принимают их неосознанно и становятся заложниками этих идей. В результате человек живет не своей жизнью, а эти идеи живут вместо него. Поэтому, чтоб спасти в человеке себя самого, стоит бросить вызов этим автоматизмам — расшифровать их. Иначе мы останемся рабами собственного опыта или бессознательных установок относительно того, что такое хорошо, а что такое плохо, и ничто новое уже не сможем воспринимать. Мне кажется, человек заслуживает большего.
— Ну вот увидел человек эти автоматизмы в себе. Дальше что?
— Когда человек освободит свой мозг сначала от бытовых, стрессовых раздражителей, он сможет работать уже с более глубокими уровнями реакций. К примеру, можно найти в себе такие опасные автоматизмы как формирование образа врага. Для нас это актуально.
Мы живем сейчас «від зради до перемоги». От одного врага к другому. Формирование этих образов – результат неосознанной реакции, жесткости нашего восприятия. Сегодня враг – этот, завтра – тот, послезавтра – ты или я. Это – то, что срабатывает бездумно и автоматически. Стоит внимательно наблюдать за собой и разделять: вот это – я, это сугубо моя личная реакция, а вот здесь мне реакцию навязали. Здесь живу я, а здесь вместо меня живет кто-то другой.
Цель в том, чтобы через истории, как говорил Михаил Бахтин, помочь человеку «восстановить в себе человеческое», чтобы выйти из лабиринта страстей и автоматических реакций с целым и невредимым внутренним Я.
— Кому вы адресуете эти задачи? Вы хорошо знаете своих читателей?
— В основном это — конечно, молодежь, студенты. И, в большинстве своем, — девушки. Но, к счастью, все больше становится моих ровесников и читателей старшего возраста. Парни на литературные встречи приходят, конечно, реже. Но среди них есть те, кто за эти годы прочел все мои книги: от «Культа» до «Опустошения». Я очень ценю это доверие. Можно сказать, это — уже настоящая дружба. В ранних моих произведениях читатели, наверное, ищут больше молодежного экстрима, сленга, психоделических опытов. А последние книги — это резонанс уже жизненного опыта, общие для поколения темы, общая для нас философия. Для меня смена декораций и смыслов случилась в Египте, куда я уехал на целый год. Пустыня, узкий круг общения, неограниченное количество свободного времени и 45-ти градусная жара очень способствуют переоценке ценностей в жизни и в литературе.
Опустошение на границе старого и нового
— На «Опустошение» у вас ушло три года. Вы уже упоминали, что в этом романе вы выступаете лишь посредником. У любого есть два пути: вложить в текст собственное эго: либо эрудицию и писательский опыт, либо позволить тексту выйти через себя. Вы всегда выбирали второй путь?
— Как правило. Тогда текст рождается буквально «из-под пера». Ты становишься его первым читателем, и написание превращается из четкого плана в путешествие со многими неизвестными.
— У читателей популярна идея, что главный герой «Опустошения» Федор Могила списан с Вас. И все его сомнения — чего он жаждет больше: личного счастья, великой цели или вообще ничего — ваши личные. Так это?
— Федор Могила — собирательный образ молодого человека, который прощается со своей молодостью и беззаботностью. Он переживает определенный внутренний конфликт. Среди людей, практикующих психотехники, как герои «Опустошения», многие переживают кризис среднего возраста достаточно рано. Поэтому Федор — это и я тоже. Но в целом, он — образ человека ищущего. Таких мне часто доводилось встречать на разных интеллектуальных дискуссиях. Федор верит, что может разрешить внутренние экзистенциальные проблемы с помощью внешних инструментов. Но ему как раз не хватает внутренней работы над собой, душевных усилий, если хотите. Он пытается заменить их поисками великого вызова или потребительскими идеалами карьеры, семьи и славы.
— Этот Ваш роман многие назвали русскоцентричным: в нем много русскоязычных монологов, цитаты разных Ю-Питеров, даже Данте говорит по-русски! Два центра мира главного героя — Киев и Москва. Это — сарказм?
— Нет, не сарказм. Роман русскоцентричен. Я сознательно так сделал, потому что именно таким был Киев 2010-го. Люди, формировавшие интеллектуальный мейнстрим тех времен, тоже были пророссийскими. Аналитики, политтехнологи, консультанты и эксперты, стратеги и футурологи — все они воспитывались тогда российской школой методологической мысли. В основном, школой Георгия Щедровицкого. Но в финале романа персонажи-психоинженеры разделяются на два лагеря: сторонников пророссийско-имперского проекта с доминирующей волей — такое себе технологическое ницшеанство. И второй — исповедующих прозападный постатеистический минимализм — нечто в духе «бедной религии» Михаила Эпштейна. Герой понимает, что больше не может быть причастным к первому проекту: к идее «великой трансформации» мира, но не может и поддержать другой, потому что видит в нем больше искалеченного людского, нежели затаённого Божьего. Собственно, поэтому и переживает опустошение. Это крах одного великого мира со своей культурой, метафизикой, своими Ю-Питерами и одновременно отсутствие равноценного ему мира иного.
Большая война отбросит Украину на десятилетия
— Вы сторонник идеи, что «Русский мир» — продукт, сотворенный конкретными людьми, и нельзя вменять в вину целому народу нации то, что делает его власть. Тем не менее, российская пропаганда эффективно убивает в своих согражданах все человеческое и выращивает из них универсальных солдатиков. Вы продолжаете настаивать, что нужно оставаться толерантными и продолжать с ними общение?
— Да, но при этом перевоспитывать россиян — не наша задача. Нам нужно позаботиться о своих согражданах — об украинцах., Забота означает, что мы ориентируем людей на то, чтобы самим делать выводы на основе нескольких источников информации, задавать себе правильные вопросы, скажем, кому могут быть выгодны мои эмоции по тому или иному поводу. Как только чувства берут вверх над разумом — сразу всё, в плохом смысле, сильно упрощается и сразу летят чьи-то головы. В кризисных ситуациях выживают только хорошо организованные общества. Важно сохранять эту организованность не за счет административных или военных методов, а через человеческий фактор. Главное сейчас — распространять уверенность в том, что мы сможем справиться с любой ситуацией, если будем сдержанными и доброжелательными в своих реакциях и оценках.
— Четыре года в Украине идёт война, гибнут люди. Конца ей не видно, и паника в обществе нарастает. Почему мало книг, предлагающих задуматься о том, как возвращаться к мирной жизни, у писателей нет идей на этот счет?
— Думаю, все понимают, что пик конфликта ещё не пройден. Слишком рано делать выводы и что-то предлагать. В терминологии ООН есть отдельный термин — миротворчество, а есть другой — миростроительство. Так вот миростроительство возможно лишь тогда, когда конфликт уже идёт на спад: например, отведены российские войска от украинской границы. И хотя миростроительство — как раз то, чем последние полтора года занимаются послы толерантности на востоке Украины, сейчас мы в ситуации, когда плана «Б» существовать просто не может, — мы не знаем, чего ожидать в следующую минуту, нам не от чего отталкиваться. Пока что мы вынуждены думать не над тем, что будет после, а над тем, как не допустить перерастания конфликта в самую опасную стадию. В этом смысле действия правительства оправданы: мы должны быть готовыми ко всему.
Гражданскому обществу, в свою очередь, следует противодействовать нарастанию настроенческой агрессии в обществе: бескомпромиссности и уверенности, что только война разрешит все вопросы. Вовсе нет: мы все должны понимать, что большая война – это самое последнее, что нам нужно. Война отбросит Украину назад на десятилетия.
Предвзятость и толерантность
— Как вы оцениваете ситуацию, сложившуюся вокруг создания новой Православной Церкви Украины?
Принимаю ее как данность, как важный исторический момент. Сейчас, когда новая Церковь создана, важно правильно встроить религию и религиозность в общее понимание толерантности в Украине. Если мы хотим, чтобы общество сплотилось, должно быть выведена формула универсального внекофессийного и внеполитического понимания религиозности, при котором оно не будет враждебным для любой группы людей.
Если это будут, действительно, послания сочувствия, любви, а не скрытых угроз и требований выполнить какие-то условия в обмен на возможность спасения, и, главное, если это будут практические действия служения украинскому обществу, такую религиозность люди охотно примут.
— Вы религиозный человек? Принадлежите к какой-то конфессии?
— Я не считаю конфессийную принадлежность каким-то ключевым признаком, раскрывающим суть личности больше, чем её поступки. Это личное дело каждого человека. Религиозность для меня важная и существенная часть жизни. Духовная составляющая, в моем понимании, крайне важна и для утверждения идей толерантности. Ведь если внутренние стандарты высоки, не важно, растёт ВВП или падает, твоё отношение к окружающим остаётся одинаково позитивным.
— Исходя из вашего опыта посланника толерантности, украинцы в регионах действительно настолько различаются в своих убеждениях или это — стереотипы, разделяющие нас?
-В районах, близких к линии военных действий, люди более охотно делятся своими проблемами. В связи с опытом пережитого, их потребность в простом человеческом общении острее. Первое, что бросается в глаза при общении с жителями, скажем, Краматорска, — это то, что им нужно выговориться, чтобы их услышали. Это чуть ли не главный вызов в работе с населением Донбасса. И у многих тамошних жителей сложилось мнение, что они никому не нужны, а их голос не важен. Собственно, это и толкнуло людей к поддержке пророссийских боевиков на оккупированных территориях. С 2015 года, когда я только начинал ездить на восток с различными культурными проектами, я наблюдаю, как элементарное искреннее общение постепенно меняет настроения в обществе. Ярким примером для меня стала работа Татьяны Пилипец и Александры Папиной. За годы, которые эти хрупкие женщины проводят литературно-творческие фестивали на приграничных территориях, их организация превратилась в настоящую силу — мягкую, но способную вернуть регион к нормальной жизни.
— В чём вообще состоит миссия посланника толерантности?
— Говорить — о том, что является общим для всех нас. Транслировать ценности, которые нас объединяют, а не разделяют.
— А как вы оцениваете уровень толерантности нашего общества? Украинцы — толерантная нация?
— Согласно последним исследованиям Программы развития ООН в Украине, можно точно сказать, что украинцы — не жестокие и не испытывают удовольствия от того, что могут причинить кому-нибудь боль. Почти 70% опрошенных считают, что преступников нельзя содержать в плохих условиях, поскольку ограничение свободы уже само по себе наказание. Ещё больше — 80% - назвали преступлением погром ромского табора во Львове. Вместе с тем, у общества очень много предвзятости по отношению к бывшим осуждённым, или людям с отличными политическими взглядами. Больше половины опрошенных считают, что права таких людей нужно ограничить.
Толерантность формирует несколько факторов: человек может быть просто хорошо воспитан, либо у него могут быть глубокие духовные убеждения, либо есть собственный травматический опыт пережитого нетолерантного отношения.
Роль религии здесь сложно переоценить, но представители церкви должны конкретными действиями показать, что они за мир и взаимопонимание в Украине. Поэтому так важно чтобы переговоры между государством, церковью и гражданским обществом состоялись. Они бы имели очень сильный стабилизирующий эффект на ситуацию в стране. Разумеется, толерантность вовсе не означает капитуляцию. Это скорее, как правильная направленность, похожая на ту, что была во времена Майдана, когда он до последней минуты был мирным протестом. Тогда тоже ценилось доброжелательное утверждение своих прав и границ. Сегодня это утверждение нужно сохранить и расширить. И даже если судьба приведет Украину в ситуацию открытого конфликта, ценность уважительного, сострадательного отношения ко всему иному станет сильнейшей психологической поддержкой для всей украинской нации. В итоге, такой конфликт будет гораздо менее травмирующим и намного более консолидирующим опытом. Будет меньше паники, больше организованности и конструктива.
