О том, как менялись протестные настроения украинцев на протяжении 25 лет и о чем это говорит, Realist'у объясняла автор исследования «Динамика протестного потенциала украинского общества», кандидат социологических наук, старший научный сотрудник отдела социальных структур Института социологи НАНУ Елена Симончук.

— Елена Владимировна, расскажите немного об исследовании. Как появилась идея его провести, какие методы использовались?

— На самом деле, я еще не закончила анализ результатов, но данные получились настолько интересные, что я их обсудила с Евгением Ивановичем (Евгений Иванович Головаха, замдиректора Института социологии НАН Украины. — R⁰), а он тут же меня «продал» журналистам (смеется). Поэтому я буду говорить о своих «находках» на сегодняшний день, а вы будете задавать вопросы, которые, возможно, меня побудят к еще более глубокому и разностороннему анализу результатов данного исследования.

Институт социологии славится тем, что с 1992 года ежегодно проводит мониторинговое исследование по одному набору вопросов. Сейчас у нас накоплен большой массив данных почти за 25 лет исследований, и эти данные исключительно ценные. В частности, с 1994 года мы традиционно задаем вопросы, которые касаются протестных настроений респондентов. С их помощью мы анализируем так называемый протестный потенциал украинцев. Что это такое? Это готовность людей к различным акциям в защиту своих прав и интересов, в случае, если они каким-либо образом ущемлены. Я рассмотрела динамику на протяжении 23 лет, с 1994-го по 2017 год, об этом мы и будем говорить.

Я бы хотела, чтобы мы сделали паузу для того, чтобы вы ответили на вопрос, который мы задаем нашим респондентам. Таким образом вам будет легче понять, о чем идет речь.

— Готово…

— После того, как 1800 респондентов ответили на этот вопрос и их ответы внесли в массив, я проанализировала соответствующие данные и вот каким образом. Тех людей, которые ответили «Ни одна из мер не кажется мне эффективной и допустимой настолько, чтобы я принял в них участие» или «Трудно сказать», я их определяю, как потенциально пассивных в отстаивании своих интересов. Другая часть – это потенциально активные люди. Среди них мы выделяем две группы: тех, кто готов к легитимным формам защиты своих интересов (это респонденты, выбравшие в перечне ответов на заданный вопрос «участие в законных митингах и демонстрациях», «сбор подписей под коллективными петициями» и «участие в предвыборных кампаниях»), и тех, кто готов к нелегитимным формам/акциям («создание независимых от президента и правительства вооруженных формирований», «захват зданий государственных учреждений», «незаконные забастовки, митинги и демонстрации», «бойкот решений органов власти», «голодовки протеста», «угроза забастовкой», «пикетирование государственных учреждений»). Таким образом, люди могут быть готовы к отставанию своих интересов, но в различных формах.

В 1999 году Наталия Панина (которая была одним из инициаторов мониторингового опроса Института социологии) на основании всех этих вопросов разработала интегральный индекс, так называемый индекс дестабилизационности протестного потенциала. Он фиксирует уровень социальной напряженности в обществе и разных его социальных группах. Ряд исследователей считает, что с помощью этого индекса можно прогнозировать вероятность реального протестного поведения людей. Пороговым считается значение 4,4, то есть когда индекс превышает это значение, в обществе складывается настолько сильная социальная напряженность, что люди готовы к массовым формам протестов, например выйти на майданы.

— По результатам Вашего исследования были моменты, когда индекс превышал «порог» в 4,4?

— Конечно. Об этом мы сейчас и поговорим. На графике — данные о динамике протестного потенциала за 23 года. Обратите внимание, что, во-первых, доля наших потенциально пассивных людей снизилась почти в полтора раза – с двух третей населения в 1990-е годы до менее чем половины в 2010-е. Это говорит о том, что почти за четверть века общество стало значительно активнее – в полтора раза больше украинцев готовы отстаивать свои интересы в случае их ущемления. На мой взгляд, это убедительный аргумент в пользу вывода о формировании гражданского общества. Если в начале 1990-х годов, как и в советское время, многие были недовольны, но тихо молчали, то теперь люди все больше готовы к разнообразным формам самозащиты.

Во-вторых, среди двух групп потенциально активных (готовых к легитимным и нелегитимным формам протеста) уровень протестных настроений изменялся волнообразно, причем их активизация совпадала со всплесками реальной коллективной мобилизации в Украине. К примеру, почему наблюдаем повышение доли легитимно и нелегитимно настроенных граждан в 1998 году? Потому что в 1997-м и 1998-м был пик забастовочного движения. В это время на востоке Украины и в Киеве состоялись многочисленные забастовки шахтеров и промышленных рабочих, работников бюджетной сферы. Следующий всплеск протестных настроений фиксируется в 2001 году, когда проходила протестная кампания «Украина без Кучмы». Затем мы четко видим на графике волну 2005 года, Помаранчевая революция. Следующий пик – Евромайдан. Обратите внимание на столбики внизу рисунка, они демонстрируют динамику индекса. В годы знаковых событий он превышал (кроме 1998 года) пороговое значение 4,4. Рекордное значение индекса зафиксировано в период Евромайдана и после него.

— Интересно, что индекс идет на спад между акцией «Украина без Кучмы» и Помаранчевой революцией. Можно ли говорить о том, что после акции «Україна без Кучми» люди разочаровались в протестах?

— Проводя это исследование, я нашла такую закономерность: каждый раз после пика протестных настроений идет снижение соответствующих показателей. Причем касается это в первую очередь готовности к нелегитимным акциям. Доля нелегитимно/радикально настроенных людей почти всегда возвращается к своей стабильной цифре — около 18%. Это значит, что 18% населения всегда готово к нелегитимным акциям, а вот в эти, особенные, годы происходит всплеск социальной напряженности, и доля таких людей возрастает до 25%. Эти волны – повышения и понижения доли готовых к легитимным и нелегитимным действиям — возникали до Помаранчевой революции. В этот момент происходит, пожалуй, «революция в умах». С этого года индекс протестного потенциала начинает расти. При этом, последовательно и стабильно увеличивается доля тех, кто готов к легитимным акциям (например, законным митингам и демонстрациям). Этот показатель несколько снизился после 2005 года, потом опять вырос и с этого момента больше не возвращался к показателю 1990-х годов. Некоторых наших аналитиков мучил вопрос, почему после Евромайдана индекс снизился (с 5,4 в 2013 году до 4,6 в 2016-м), но все еще остается слишком высоким, указывая на вероятность новых массовых протестов. Понять, почему так себя ведет индекс, я смогла только после того, как обратила внимание на динамику доли тех, кто готов к легитимным протестам. Доля легитимно настроенных людей продолжает расти! Таким образом, после 2014 года этот индекс стал описывать тенденцию не дестабилизации протестных настроений, а роста социальной активности. Из графика очевидно, что после Евромайдана у нас растет доля людей, готовых к легитимным формам защиты своих прав и интересов – на сегодняшний день это 51% населения Украины. Таким образом, украинцы становятся более граждански активными, они готовы защищать свои интересы в институционально определенных формах.

— Скажите, а анализировали ли Вы возраст, пол, социальный статус этих протестно активных респондентов в данном исследовании?

— Конечно. Давайте рассмотрим социальный портрет тех людей, которые готовы и не готовы к протестам.

Как видите, протестный потенциал женщин значительно (в полтора раза) меньше, чем мужчин. Эта закономерность прослеживается на протяжении всех 23 лет.

В течение всех лет наблюдений справедливым остается тот факт, что уровень протестных настроений пожилых людей значительно ниже, чем у молодежи и людей среднего возраста. А вот молодежь (до 30 лет) и люди среднего возраста (30–55) имеют примерно одинаковый протестный потенциал. Конечно, мы можем взять другие возрастные интервалы, и тогда выводы могут быть несколько иными.

Различия по месту жительства… Вот тут начинаются более интересные закономерности. До Помаранчевой революции протестные настроения жителей разных типов поселений (столицы, крупных и небольших городов, села) все-таки были более близки. Значительные расхождения начались только после Помаранчевой революции. Что меня больше всего удивило и что мне надо доисследовать – это резкий рост протестного потенциала жителей села с 2012 года. Обратите внимание на показатели протестного потенциала киевлян – посмотрите, какие красивые резкие скачки. Очевидно, что киевляне лидируют в уровне протестных настроений, они более потенциально активны, чем жители других крупных городов.

Очень интересны данные региональных различий, особенно в динамике. До Помаранчевой революции люди, жившие на востоке, юге, западе и в центре страны, несмотря на некоторые различия, которые вы видите, вели себя примерно одинаково. Обратите внимание на жителей западного региона – в 1990-е они были наиболее потенциально пассивными. В 1990-х годах протестная активность людей с востока и юга Украины была выше, чем у тех, кто жил в центре и на западе. (В то время было огромное число различных забастовок, а в 2001 году — как отрезало, эта форма протеста перестала быть столь популярной.) А теперь посмотрите на показатели жителей западного региона после 2005 года: их протестный потенциал после Помаранчевой революции постепенно возрастал (с некоторыми колебаниями), достигнув в период Евромайдана рекордного значения 8,0. Что происходит с протестными настроениями жителей юга и востока в это время? Уровень их готовности к защите своих интересов значительно снизился.

— Ну, с востоком, наверное, понятно, почему происходил спад… Хотя на графике видно, что с 2015 года наблюдается рост протестных настроений или он незначительный?

— Хороший вопрос. Отмечу, что с 2014 года жителей восточного региона мы чаще всего анализируем дифференцированно, выделяя в отдельную группу жителей Донбасса. Так, в 2017 году значение индекса в этой группе составило 2,0, что можно интерпретировать, что они не готовы сегодня к каким-либо протестам, они хотят, чтобы все вошло в свое, мирное русло. Остальная же часть восточного региона демонстрирует высокий уровень протестного потенциала – 5,0.

Здесь существует преимущественно прямая зависимость: чем выше образование, тем выше уровень готовности к защите своих интересов. Что касается людей с начальным или неполным средним образованием, то тут на фактор образования накладывается фактор возраста – две трети этой группы составляют люди старшего возраста.

В течение 23 лет тренд в характере различий протестного потенциала представителей социальных классов, как правило, был таков: мелкие и средние собственники и представители среднего класса (руководители предприятий, специалисты технического и гуманитарного профилей с высшим и средним специальным образованием) отличались более высокой готовностью к протестам, чем работники рутинного нефизического труда и неквалифицированные рабочие в сфере физического труда (до 2005 года). Отмечу, что самый низкий уровень протестных установок фиксировался у работников рутинного нефизического труда (так называемого «офисного планктона»), четыре пятых которых составляют женщины. А вот наиболее протестно активной социальной группой с 2004 года постепенно становятся мелкие и средние предприниматели – индекс у них часто значимо выше, чем у других классов.

Вот последний график, который я хочу Вам показать, касается национальных различий в протестном потенциале.

По национальному признаку протестные настроения неоднократно за 23 года менялись. До 2001 года их уровень у респондентов, идентифицировавших свою национальную принадлежность как «русский(ая)», был выше, чем у назвавших себя «украинцем(кой)». Затем в течение десятилетия – с 2001-го по 2010 год – уровень готовности к защите своих интересов среди респондентов разной национальности был довольно близок. А вот с 2012-го по 2015 год индекс среди этих двух категорий максимально (более чем в полтора раза) отличался: например, в 2013-м он составлял 5,7 среди украинцев и 3,7 среди русских. Кстати, за эти годы значительно изменилась национальная самоидентификация многих граждан Украины – чаще себя стали называть украинцами. Например, я этнически русская, в 1990-х на вопрос анкеты о национальности отмечала «русская», теперь пишу «украинка».

— Делали ли Вы на основании этих данных какие-либо прогнозы по поводу того, что ждать в 2018 году?

— Любой прогноз – неблагодарное дело. Актуальными вещами занимаются политологи. Я работаю с данными, которые позволяют зафиксировать долговременные тенденции, которые реализовались за четверть века. Хотя вы сами видите, когда фиксируется снижение значений индекса, можно говорить о том, что происходит ослабление социальной напряженности или накапливается разочарование…

— Можете назвать какие-либо ключевые выводы этого исследования?

— Самым важным я считаю вывод о том, что наблюдается рост потенциальной гражданской активности. На это указывает значительное снижение доли пассивных людей, которые не готовы к каким-либо формам защиты своих прав и интересов, и напротив, увеличение доли активных. Также важно то, что люди все чаще стали выбирать легитимные формы протеста.

— Чем подытожите?

— Украинцам нужно поддерживать высокий уровень активности, чтобы не исчезло то, чего мы добились в последние годы. Общество не должно позволять расслабляться тем, кто находиться у власти на всех уровнях. Готовность бороться за свои права законными путями – это делает нас европейцами. Очень важно, особенно для молодежи, не говорить «ничего не поможет, нет эффективных способов защиты своих интересов».

Надеюсь, что выявленные мной оптимистичные тренды продолжат воплощаться в жизнь. Что социологи будут фиксировать среди граждан Украины возрастающий уровень не только готовности к защите своих интересов, но и соответствующих реальных практик.

Беседовала: Маричка Бровди
Фото: Олег Переверзев