Проекты домов выигрывают от финансирования архитекторов родителями, их терпения и добросовестности, пишет британский журнал The Economist.
Дома, которые великие архитекторы строят для себя, часто смущают. Иногда это происходит потому, что они остаются вечно незавершенными, такими как нескончаемые семинары для тестирования методов и материалов, как с домом Фрэнка Гери в Лос-Анджелесе.
Или как собственный дом Оскара Нимейера в Каноа, пригороде Рио-де-Жанейро, смущающий по другой причине. Здесь интимная связь между естественным миром и зданием, внутренними пространствами и общественностью настолько глубока, что работа Нимейера кажется, напротив, бесчеловечной.
Дома, которые архитекторы строят для своих родителей обычно имеют совсем иной характер. Возможно, это потому, что родители готовы баловать своих детей в вопросах времени и денег, что позволяет им быть более выразительными и продуманными.
Это видно по дому в Уимблдоне, разработанном Ричардом Роджерсом для своих родителей в конце 1960-х годов (на фото выше). По словам Филиппа Гумучджяна, который наблюдал недавнюю модернизацию, «мать мистера Роджерса Нино была настоящим модернистом, вдохновившем его».
Опираясь на новаторскую архитектуру, которую мистер Роджерс видел в Калифорнии, а также собственную работу его матери в качестве гончарницы (она делала красивые, обрезанные керамические изделия), дом представляет собой почти единую форму, кусок драматической скульптурной простоты. Один предмет мебели в главной комнате — это приподнятый кухонный прилавок, на котором Нино показывала свое искусство.
На работе также часто происходит генерация. Молодой архитектор учится в течение 7−8 лет, прежде чем приступить к более крупной практике, чтобы получить опыт. Это означает, что архитекторы, как правило, готовы проектировать свой первый проект самостоятельно, как только их родители уходят на пенсию и стремятся к сокращению затрат.
Это идеальная работа для начинающего дизайнера. В случае Роджерса его родители были не очень богаты, поэтому он должен был быть изобретательным. Он выбрал складные двухъярусные кровати для внуков и использовал оконные блоки, обычно находящиеся в мобильных домах. Создавая для родителей как клиентов, которых он знал лучше, чем кто-либо, Роджерс создал шедевр, в котором сад и дом — одно полное единение.
Действительно, дома, предназначенные для родителей, были невероятно значительными в эволюции архитектуры. Дом, который Боб Вентури предназначил для своей недавно овдовевшей матери, фактически означал появление постмодернизма.
Для Ванны Вентури, хотя она дала своему сыну шесть лет, чтобы подготовить планы, конечный результат должен был стать простеньким домом в пригороде Филадельфии. С помощью Дениз Скотт Браун, своей жены и партнера, Вентури соединил дом с богатой историей архитектуры как искусства. Внешняя часть имеет грандиозное городское возвышение спереди и деревенскую заднюю часть.
Проект предоставил Вентури пространство, чтобы придумать собственный архитектурный язык и избавиться от влияния Луи Кана, великого модерниста, на которого он работал. Кан сделал свое имя, используя передовые технологии строительства в малоэтажных зданиях — часто в кирпиче и с простыми, сплошными геометриями. Дом Ванны Вентури вместо этого играл с масштабами и тропами исторической архитектуры, такими как разделенные фронтоны и скатные кровли. Этот опыт побудил Вентури написать манифест «Сложность и противоречие в архитектуре» (1966), в котором он аргументирует теорию формы Кана.
Вилла Ле Лак — еще один важный манифестный проект, на этот раз для модернизма. Завершенный Ле Корбюзье в 1925 году, этот восхитительный дом на восточном берегу Женевского озера — первый, в котором швейцарский архитектор представляет принципы, ставшие позже неотъемлемой частью его революционного подхода к архитектуре.
Ключевым элементом является «свободный план», в котором интерьер воспринимается как единое пространство, разделенное только подвижными разделами. Это первый раз, когда мы видим Ле Корбюзье, использующего панорамные окна, и палубу на крыше. Здание было самым ранним в группе проектов Ле Корбюзье, внесенных в список Всемирного наследия ЮНЕСКО в прошлом году.
Хотя архитектор использовал Вилла Ле Лак для поддержки своего тезиса о том, что дома являются «машинами для жизни» и должны быть новаторскими и прагматичными, это все еще трогательное выражение преданности Ле Корбюзье его родителям. Внутри он вырезает специальное пространство, в котором его мать может продолжить преподавание фортепиано и снаружи, в маленьком монастырском саду, открываются захватывающие виды на озеро.
Все его элементы, похоже, были разработаны, чтобы порадовать его мать: это служит мощным контрапунктом аргументации против того, что архитектура Ле Корбюзье была бездушной.
Многие дома, которые архитекторы строят для своих родителей, — это дизайнерские решения для бравуры: они показывают, что дизайнеры могут что-то доказать тем, кто потворствовал их более ранним амбициям. Но, как и тщательно продуманные работы, эти дома служили важными основаниями для построения смелых и амбициозных карьер.
