Более тонны черной икры будет получено в этом году на украинских осетровых фермах. На первый взгляд, цифра кажется не такой уж большой, но пять лет назад у нас практически не было такой «белой», легальной, выращенной в условиях аквакультуры продукции. И несмотря на то, что осетровые — аборигены наших вод, крупные хозяйства, которые занимаются разведением этих рыб, можно пересчитать по пальцам.
Один из самых успешных «царских» рыбхозов расположен неподалеку от Киева, в городе Украинка. Здесь предприниматели Максим Мостовой и Сергей Мешков делают деньги из «воды». Примерная стоимость их товара: 100 г икры — $ 100, производительность фермы — сотни килограммов. В планах — наращивать экспорт в США и Европу.
Realist поговорил с Максимом о том, из чего проистекает успех их предприятия, во что может вылиться браконьерство на наших реках и сколько «капает» предпринимателям на таких рыбных фермах:
Я не выбирал этот бизнес
На месте этого хозяйства мы хотели построить офисы (ферма осетровых — не единственный наш бизнес). Но тут в 70-х был построен рыбхоз, здесь изучали, можно ли выращивать форель в таких условиях, в таком канале. К нулевым от рыбколхоза оставалось несколько садков с осетрятами. Мы их «подхватили», стали корм докупать, и рыба начали расти. В итоге ее стало столько, что надо было с ней что-то делать. Вот и делаем.
В этом году отправили первую партию икры в Америку
Наше преимущество — цена. Но есть еще и множество других субъективных факторов, например, там покупателю важно, что икра не американская, а из мест, где осетр — аборигенная рыба. Вообще вокруг этого бизнеса много предрассудков, люди верят в сказки о том, что икру делают из нефти, что самая лучшая — белужья. Почему она самая-самая? Ученые говорят о другом, а космонавты брали в космос икру стерляди.
Это только кажется, что если у пацанов черная икра, то их жизнь удалась
Вот, представь, у тебя есть 10 млн, и ты думаешь, куда их вложить так, чтобы ближайшие лет 10−20 жить хорошо: «Так, наркотики, проституция не подходят. Энергетика солнечная — чистая. Отлично. Я понаставлю панели и через 6 лет их окуплю». Теперь посмотрим не осетровых. Купил на 10 млн малышей, но из них только половина самочек. И семь лет они только растут. Потом осетр захотел — отдал икру, захотел — еще пару лет подождал. И, вот, у тебя наконец есть икра. Успех? Нет, надо создавать торговую марку, заниматься цехами, надо соответствовать пищевым стандартам, влезть в рынок и разобраться, кто эту икру покупает. Это электричество потребляют абсолютно все, а икра — субкультура.
Но за аквакультурой — будущее
Во всем мире в магазинах шесть рыб из десяти — выращенные. Промысловый лов — это такой вчерашний день, Господи. Вот, смотри, у меня есть шесть рыбацких лодок, но я не знаю, с чем мой рыбак вернется на берег. Все зависит от того, есть шторм или нет, трезвый он или нет, порвалась сеть или она цела. Ты хочешь заказать у меня рыбу, а сколько ее сегодня рыбаки поймают — 400 или 100 кг? А теперь посмотри на «аквакультурную» рыбу. Надо две тонны — столько тебе ее и привезут. При этом, она будет калиброванная, не побитая сетью. И плюс — покупатель будет точно знать, чем она питалась, из какой экологической зоны «приплыла».
Надо запрещать промысловый лов
Я, например, не могу учесть, сколько наловили мои рыбаки. Сертификат происхождения — прекрасно, это работает во всем мире. Рыбный патруль — хорошо. Половина браконьеров бросила свои сети, они его боятся. Но как проконтролировать каждого? У меня стоит видеокамера на приемном пункте, я могу на каждую лодку GPS поставить. Но что мешает рыбаку спрятать часть улова? Он сложил рыбу в садок, привязал к нему пластиковую бутылку и притопил. Ночью собрал, притянул на берег, разделал, сложил в холодильник, а потом раздает по рынкам. А что делают с малоценной «сорной» рыбой? Она попадает в сети, но продать ее невозможно. Поэтому выловили — убили.
Украина не пропадет, если не будет судака из Днепра
Хочешь рыбы — заплати тому, кто ее вырастил. Я не говорю о полном запрете, можно оставить удочки. Хочешь рыбачить — бери спиннинг, а на сеть лови у себя в пруду. Накорми рыбу сначала, вырасти, а потом ставь сети. Да, я понимаю, что оставить стольких людей без работы — непопулярный шаг. Но они от рыбалки зарабатывают 5 тыс. грн в месяц, и при этом трудятся не в самых комфортных условиях. Была бы возможность — выбрали бы другую специальность. Нельзя ловить. Ну, нельзя. Двадцать лет мы рыбу изничтожали и до этого семьдесят лет этим занимались. Осетр — аборигенная рыба. Так, почему ж мы ее выращиваем? Сколько мы уже лишились? У меня есть подписка журнала о рыболовстве с 60-го года. Там пишут, что водилось в Днепре, дают советы рыбакам. Например, сколько надо коптить сало, чтобы налим на него клевал. Понимаешь? Где ты сейчас налима найдешь…
Промысловый лов — это не бизнес в Украине
Я же знаю, сколько там зарабатывают рыбаки. Я езжу с директорами рыбхозов на конференции, я с ними знаком, я вижу, в какой обуви они ходят. Это энтузиасты, которые 30 лет были рыбоводами и держатся за работу, потому что понимают: без них все разворуют под дачи. Заболеет такой человек, и через три недели предприятие пойдет ко дну.
У нас недавно был инженер из Прибалтики, который создавал подземный город для советского правительства
Еще в 50-х он сконструировал установку, которая 30 лет в полной изоляции кормила бы людей осетровыми, форелью. Делал это без всяких компьютеров, используя только свои знания и наблюдения за рыбой. С того времени наука шагнула очень далеко. Установка замкнутого цикла водоснабжения позволяет моделировать любую среду, любую скорость течения, соленость, температуру. И сейчас этот инженер занимается спасением редких видов рыбы, например, пираний. Они настолько вкусные, что год-два — и их не станет в дикой природе.
Если осетр хочет — он меняет пол
Осетровые — уникальная рыба. Вот мы отобрали из садка всех самочек, а через три месяца среди них всего 20% самцов. Интересно? Еще непонятно, есть ли у этой рыбы предел жизни и ген старости. Говорят, что 1000 кг она набирает за 300 лет. Но это люди так говорят. А сколько она жила на самом деле? Этой рыбе 200 млн лет. Если взять всю историю Земли, то она, условно говоря, живет уже 40 лет, а ученые, которые ее изучают — две секунды.
