Ой, давно… Наверное, летом 2015-го. Собственно, когда из тюрьмы вышел (смеется). Хотя нет, было одно, позднее. По-моему, на Экономических известиях.

Что такое родина, да? Скучаю, конечно. Прогуляться по Крещатику, увидеть знакомые места. В этом доме я был в гостях, в этом жил…

У себя дома, конечно. Я много сменил квартир и домов, но сейчас говорю о последнем. Где дети маленькие бегали. Вообще, семью создают в первую очередь дети. Причем маленькие. Те, которым ты больше всего даешь, которые в тебе сильнее остальных нуждаются. Те, перед кем ты несешь ответственность. У меня шестеро детей. Младшим сейчас семь, пять и два года.

Все это происходило во Франции. Я не хотел лечиться традиционными химией и радиацией, искал альтернативы и решил голодать. Много прочел на эту тему, хорошо все изучил, понял, что смогу. Проблемой было найти человека, который будет вести по 42-дневному голоданию. В основном все предлагают 21-дневный курс. Хотя, в общем, это и правильно. Сейчас я всем рекомендую именно трехнедельный курс. Первые три недели ты голодаешь за счет запасов жира, следующие три – уже за счет мышц и других тканей. Это действительно тяжело физически, под конец я уже не мог встать. Но я провел на одной воде 42 дня. При этом каждый день проходил по пару километров, утром и вечером делал японские зарядки, дважды в день обливался горячей и холодной водой. На выходе получилось 57 кг.

Очень интересные ощущения, хотя надо сказать, что ничего не проходит бесследно. К слову, это проблема многих теорий, диет и даже религий. Когда тебе рассказывают о преимуществе какой-то концепции, образа жизни, почему-то забывают рассказать о недостатках. Хотя, в общем, они довольно очевидны. Раз ты голодаешь так долго, в твоем организме заканчиваются многие очень важные элементы: нет витамина В, железа, заканчивается магний и многое другое. Со всеми вытекающими последствиями.

Это была тяжелая осень. Холодная, дождливая. Я жил в старом доме у одной потрясающей семьи, прожившей в нем – страшно представить – с 1300 года. Это фантастическая история. Когда-то им принадлежали десятки тысяч гектаров. Сейчас осталось только 370. Тоже немало, но они совершенно обычные люди, трудовая семья. Старшая дочь — генеральный менеджер, брат отвечает за хозяйственные работы и управление персоналом, мама ухаживает за всем, что вокруг дома. Дом вовсе не похож на замок, хотя кое-где сохранились какие-то башенки. В остальном – это обычный трехэтажный дом, с метровыми каменными стенами, которые невозможно прогреть. Хорошо еще, что они установили у себя систему, сами делают щепу и готовят воду. Иначе можно было бы разориться.

Холод там был собачий: огромные батареи, горячущие, а все равно холодно. Мерз я там страшно. Я ведь и так никогда толстым не был, а на фоне голодания…

К слову о голодании. Опыт интересен еще и тем, что после него я осознал — голода бояться не нужно. Человек ведь тонет в море не потому, что не умеет плавать, а от страха – ровно в тот момент, когда он сдается. Я понял, что за три дня от голода не умирают. Не умирают и за 42. При наличии воды, даже с постоянной нагрузкой это возможно. И теперь у меня не возникает ощущения, что я умру, если пропущу ужин. Не пообедал – и ладно.

Ни фига не помогло. Мне мой гуру еще говорил, чтобы я не торопился делать анализы. Мол, нужно выждать с месяц, дать организму перестроиться. Я подождал, сдал PSA. А там 65. До голодания было 85, после стало 65.

После того, как я прошел курс химиотерапии и облучения, он опустился до 0,4.

Да, но смотри, как они делают. Вначале химией понижают тестостерон, PSA падает, а опухоль начинает сдуваться. Потом делают облучение. На очень интересной машине. Обычное облучение, кроме прочего, чем плохо? Опухоль облучают сквозь здоровое тело. Через неделю у тебя появляется ожог на коже, через две – язва. Эта машина устроена иначе. Она крутится вокруг тебя, все время прицеливаясь лучом в предварительно введенный маркер. Я прошел 42 сеанса облучения, у меня не то что ожогов, даже прыщика на теле не появилось.

Весь курс, включая консультации профессора, и все процедуры обошелся мне в €19 тыс. Да, еще тысячу мне потом вернули.

Тюрьма шикарная! Это одно из самых сильных моих впечатлений.

Думаю, понятно, что арест в аэропорту для меня был полной неожиданностью. Меня ведь заверили, что в список Интерпола я не внесен, я летел совершенно спокойно. И вдруг на паспортном контроле меня просят минуточку подождать. Все очень вежливо, без спешки и суеты.

Потом пришли два парня, попросили пройти с ними, отвели меня в участок. Небольшой такой участок – окон нет, вдоль коридора три камеры. Как в американских фильмах, вместо передней стенки — сплошная решетка. Туалет и вода в коридоре, внутри светло, есть лежанка. По моей просьбе без лишних вопросов мне позволили взять из сумки книгу. Спросили, хочу ли есть, уточнили, какую еду предпочитаю. Я даже как-то замялся, сказал, что не знаю. Они мне говорят: «Тут есть несколько ресторанов, выбери, что тебе».

Они взяли у меня из бумажника $100 и вернулись через 15 минут с упакованной в разовые контейнеры едой. Дали чек из обменного пункта, дали чек из ресторана, даже показали, что положили всю сдачу обратно в бумажник.

Нет, конечно. Там вообще все камеры одиночные. И потом все три дня, что я там провел, я был один в участке. А в понедельник утром на меня надели наручники и повезли в суд в Котбус – город примерно в 100 км от Берлина. Судья в первую очередь спросила меня о социальных связях в Германии. Я сказал, что таких нет, только друзья. Она спросила, нет ли у меня в Германии родственников или места жительства. Я ответил, что нет. «В таком случае, — говорит она, — я вынуждена подвергнуть вас экстрадиционному аресту».

Это было задолго до ареста. Еще в 2014 году, как раз, когда я голодал. Может и стоило заплатить те €500, может от меня бы отстали. Но тогда я думал иначе. Во-первых, это было на второй неделе голодания, я был зол на всех и вся, жутко агрессивен. Потом, вроде только что свершилась революция, к власти пришли люди, которых я хорошо знал. Я был уверен, что там разберутся, все встанет на свои места. Но разбираться никто ни в чем не стал… Но это другая история.

Повезли меня, в общем, в тюрьму. Сопровождали, кстати, те же два парня, которые задерживали в аэропорту. Тюрьма оказалась очень красивой и надежной. По периметру восьмиметровая стена с отрицательным уклоном и спиралью Бруно по верхней кромке. Внутрь ведут две пары очень красивых ворот. Во дворе зеленый газон, стоят «ауди» и «мерседесы» персонала. Парни меня провели внутрь, передали местному персоналу все вещи, включая деньги. Даже обняли на прощание – я был очень тронут. Можешь представить себе что-то подобное в Украине? Смешно, да?

Местный мужик открыл мой чемодан. Выбирай, говорит, что брать с собой. Я скромно взял пару маек, спортивный костюм. А он мне: «Ты же сюда не на день и не на два, бери больше, на разную погоду. У тебя там будет шкаф».

Мне привезли тележку, на которую я положил вещи. Потом с ней поехал на склад, где выдали матрас, подушку, белье, мыло, посуду. Включая, между прочим, ножик. С тупым концом, конечно, но все же нож – хлеб резать вполне можно.

Нет. Конечно нет.

Знаешь, там у них издается такой журнальчик внутренний… Я почитывал его на досуге. Цифра, должен сказать, очень трогательная. На 80 млн населения 83 тыс. осужденных. То есть 0,1%. И это проблемой занимаются, их приглашают на работу…

Нет, ну в тюрьме работы особо нет. Есть только место, своего рода, старосты в каждом блоке. С зарплатой €300 в месяц.

А туда не так просто попасть. Место уже занято. Хотя это вовсе не тот староста, который ничего не делает и только палкой подгоняет остальных. Нет, это абсолютно реальная работа. Этот человек следит за порядком, все чистит? моет и убирает. Если нужно, приносит туалетную бумагу мыло… Из своей зарплаты €60 евро в неделю он может тратить на внутренний магазин. 60 остается.

Это просто каталог, в котором ты отмечаешь, что хотел бы купить. Кстати, там все так формализовано. Что бы ты не хотел, нужно сначала заполнить формуляр. Это действительно очень смешно. Катится тележка по коридору, в ней штук, наверное, 10 разных видов бланков. Хочешь поменять подушку – заполняй этот, хочешь телефонную карту – другой. Передать что-то извне тебе можно только по твоему запросу. Конечно, тоже после заполнения бланка.

Нет, если не было заказа от меня на апельсины. Если мне нужны спортивные штаны, я должен заполнить формуляр, указать размер, цвет. Иначе никак.

Раз в день привозят горячий обед. В подносе из нержавейки выпрессованы тарелки, в них обязательно супчик, какое-то второе, соус. Отдельно берешь сухой паек на вечер и утро. Практически без ограничений, бери сколько пожелаешь – хлеб, масло, колбаса, сыр…

Чудесные люди! В моем блоке не было никого из СНГ. А вот в соседнем отделении – мы с ними гуляли во дворе — было человек шесть «наших». Все, кроме одного, из Украины.

Генеральная прокуратура, разумеется. Я же шел в деле Курченко. Сейчас я понимаю, что я для Генеральной прокуратуры был своего рода символом. Таков их подход: не пытаться разобраться в деталях, а схватить знаковые фигуры. Причем концепция у них простая. Им бесполезно что-то объяснять, показывать, доказывать. Они уверены, что я пошел туда воровать. В общем, ребята судят по себе. Все очень цинично. Вопрос «виновен ты или нет?» никому не интересен.

Я в суде-то ни разу не был даже. Они работают, в общем, заочно. Изучают документы, разбираются. Мы подали апелляцию, указали, что мне нужно лечиться. Судья отпустил лечиться. Параллельно мы готовили «большую» апелляцию, собирали материалы. Отправили ее в суд и прокуратору, когда я уже пролечился. Конечно, появляются какие-то встречные вопросы, мы готовим ответы, материалы. При этом я в суде ни разу не появлялся. Да и адвокаты мои, насколько я знаю, тоже. Все общение по телефону и почте. Совершенно официально можно отправлять ответы по e-mail.

Да, адвокаты местные, не украинские. И стоят они дорого. Хотя дешевле, чем украинские (смеется).

Был один очень неприятный и тяжелый для меня момент… Весной 2016-го я нашел в своем почтовом ящике большой конверт. Официальный такой. Подобные всегда присылают из суда после любых решений. Сначала на немецком, а через неделю с тем же содержанием, но переведенный на украинский. Этот конверт был из прокуратуры и еще без перевода. Я открыл, начал читать. В результирующей части было написано, что прокурор не будет поддерживать требование моей экстрадиции.

Да, это была изумительная новость. Я выдохнул, камень с души упал. А через два дня мне позвонил адвокат сообщить плохую новость. Оказалось, что работники посольства съездили в Лукьяновскую тюрьму, где им показали прекрасную камеру на двоих, где я якобы буду сидеть. Показали меню из шести блюд, которыми меня будут кормить. Конечно, их все это удовлетворило.

А если помнишь, тогда как раз была серия скандалов вокруг Лукьяновской тюрьмы. В самом начале года убили одного парня, потом умер другой, третий… Мы, конечно, все это документировали, передавали в прокуратуру… Но это был очень тяжелый момент. Я ведь специально не просил прокуратуру отказать в экстрадиции, полагался на решение суда. И только мне официально сообщают об отказе в экстрадиции, как вдруг… Я побыл счастливым человеком одни сутки.

Адвокаты сообщили мне, что прокуратура отзывает свое решение. Мы снова начали собирать материалы, дополнять апелляцию.

Мы нашли около 15 решений европейского суда по теме украинской тюрьмы. Каждую неделю делали подборку и переводили новости по Лукьяновской тюрьме – их тогда было очень много. Очень важно, что здесь это возможно. Все дополнения принимаются и читаются. Не нужно посылать материалы одним томом в 500 страниц. Есть у тебя на три страницы? Пожалуйста. Отправил, там почитали, приняли ко вниманию.

Это было уже в конце 2016 года. Мне позвонил Матиос. Сказал, мол, Борис Владиславович, прекращайте баловаться, давайте уже сотрудничать. Я возразил, дескать, никогда и не отказывался. Ведь до сих пор никто мне даже не звонил. Я не менял телефон, передавал с разными людьми, что готов говорить, сотрудничать. В ответ он спросил меня, как я отношусь к идее встретиться. Чтобы он приехал, мы подписали соглашение, начали какие-то следственные действия. Я, конечно, согласился. Официально подписал и отправил по DHL свое согласие на такую встречу. И уже на основании этой бумаги украинская сторона получила разрешение на встречу у прокуратуры Германии. Те, к слову, прежде, чем давать ответ, уточнили через адвокатов, в самом ли деле я соглашался на эту встречу.

Сама встреча состоялась на месте бывшего советского военного городка в Потсдаме. Нынче там расположена база полиции. Казармы переделали под офисы, на плацу – парковка, в бывшем клубе сделали столовую и конференц-зал. Вот в этом конференц-зале мы и встречались. С украинской стороны был Матиос, Кулик и еще один… Забыл фамилию – хороший мужик, он у нас когда-то в банке работал, а сейчас в прокуратуре возглавляет международный отдел. С немецкой стороны были два комиссара полиции, прокурор и переводчик.

По правилам напрямую спрашивать меня не имели права, хотя, конечно, я слышал и понимал вопросы. Каждый вопрос переводили на немецкий, прокурор кивала, и тогда я отвечал.

Ну как же? Курченко же оказался главным террористом. Выяснилось, что ВЕТЭК вывела 40 млрд, а эти деньги пошли на финансирование терроризма. Причем, я так понимаю, что это были все деньги, на которые покупалась валюта, импортировались нефтепродукты.

Нет, нет. Просто тем же вопросом, что здесь делает военная прокуратура, поинтересовалась немецкая прокуратура. Собственно, ответ я и процитировал.

Мой украинский адвокат Игорь Фомин, когда ознакомился с процедурой, сказал, что готов платить немецкие налоги, чтобы работать по такой процедуре. Она очень корректна ко всем сторонам. Допрашиваемый, например, имеет право задавать встречные вопросы следствию, имеет право вносить ходатайство, которое тут же официально регистрируется. И это общие процессуальные нормы, которые ровно так же работают, например, в полиции. И на фоне всего этого тут же мой украинский адвокат говорит, что его до сих пор не допустили к процессу. Немцы переглянулись (смеется). Это, к слову, был очень серьезный «штришок» для них.

Кроме того, некоторые вопросы были составлены с нарушениями законодательства обеих стран. К примеру, в вопросе не могут содержаться утверждения или подсказки. Это запрещено, в том числе украинским процессуальным кодексом. Ну, например, задают мне вопрос: «Вы были членом преступного формирования Курченко. С кем, – тут перечислены фамилии, — вы взаимодействовали?». Как только начинаешь отвечать на такой вопрос, выходит, что ты автоматически соглашаешься с первым утверждением.

В общем, первый день прошел спокойно. К вечеру мы составили протокол, вычитали, подписали. А потом у меня была встреча с Матиосом. Он предложил мне пойти на сделку. С собой он привез драфт соглашения. Само соглашение было составлено в рамках украинского законодательства, со всеми вытекающими ограничениями. Свобода маневра в этом смысле у него не слишком большая. Суть была следующей: я должен признать все предъявленные обвинения, должен выступать свидетелем по всем следующим процессам и по всем эпизодам, обязан возместить определенную сумму материального убытка. Взамен я получаю срок пять лет с отсрочкой исполнения приговора. Внешне все, вроде бы, нормально.

У меня было четыре пункта подозрений. Первое — по организации межбанка из Брокбизнесбанка на Реал, который не вернулся. А второй, третий и четвертый – все последующие вещи. Про деньги, которые брались у Нацбанка, Агрофонда, Укргазбанка, затем выводились… К межбанку-то я действительно имел отношение. Я занимался этим вопросом. Занимался под клятвенное обещание получить рефинансирование и вернуть. Предварительно проверил в НБУ, что рефинанс реален, что его сумма полностью все покрывает.

При этом я понимал, что большие расходы идут на покупку холдинга, футбольного клуба... Одним словом, куда шли деньги, было ясно. В общем. Конкретно по этому эпизоду я мог говорить и отвечать. Но по всем остальным эпизодам – вообще никак. Не принимал участия, не организовывал.

Но в подозрениях-то я фигурировал не просто как участник, а как глава. Главный идеолог, автор схем. Человек, который договаривался с первым заместителем главы Нацбанка, людьми из Агрофонда, министром сельского хозяйства. Хотя всех их, за исключением первого зама НБУ, я в глаза никогда не видел. Ну, правда, за год до этого на каком-то совещании познакомился с министром сельского хозяйства. Но в обвинении прямо указано, что я их всех собирал, инструктировал, выдумывал алгоритмы, контролировал, продавливал.

При этом по условиям сделки я должен выступать свидетелем обвинения по каждому из этих эпизодов. Причем, в случае невыполнения условий сделка аннулируется. Я еще раз сказал, что по своему эпизоду могу и готов. Но по всем остальным – никак. Я даже не могу быть свидетелем обвинения. Могу быть только лжесвидетелем. Матиос отвечает, что и он ничего не может поделать. Как же, спрашиваю? Выбросьте из сделки эти четыре подозрения. Ведь при желании очень легко проверить, что я никак в этих эпизодах не участвовал.

Несложно все разузнать: кто участвовал, кто подписывал. Но здесь парадоксальная ситуация. В одном из предъявленных мне подозрений 86 раз – я специально подсчитывал — встречается фраза, что после того, как я что-то там придумал, «операция была выполнена в банке неустановленными лицами». Только представь: в банке какие-то неустановленные люди выполняют операции на миллиарды гривен. В банке, где каждая бумажка имеет подпись. И ведь никто никуда не бегал, все сотрудники в Киеве. Всех можно найти, спросить, узнать…

Я взял паузу до утра. Вечером я подумал, поговорил с родственниками. Знаешь, что интересно? Обычно женщины в подобных вопросах – слабое звено. Они говорят, что лучше подписать, убеждают куда-то не ходить, чего-то не делать. Но тут все иначе. Жена меня приятно поразила. «Да пошли ты их!», — говорит.

Позвал Игоря, моего адвоката. Сказал ему, что решил отказаться. Он тоже меня поддержал. Утром сообщили Матиосу. Он еще пытался меня уговаривать, говорил, что я нужен им против Курченко и только. Но по существу этого нигде в соглашении видно не было.

Да, второй был агрессивнее. Меня обрывали, перебивали, давили. Кулик, например, спросил меня о зарплате. Я ответил, что $100 тыс. Он говорит: «И что вы хотите сказать? Что за эти деньги ничего не решали и не придумывали?». Ну и все в таком тоне. К обеду мой немецкий адвокат предложил мне прекращать. Он сказал, что для немецкой стороны мои спокойные ответы на такой жесткий допрос могут означать, что я виновен и только оправдываюсь. Он попросил перерыв.

Пошли мы обедать. Прокурор тоже, кстати, пошла. Скромно взяла подносик, салатик за €8. Все очень по-простому, в общей столовой, никаких холуев, рядом с самыми обычными полицейскими. За обедом мы еще раз обсудили вопрос с адвокатами и пришли к решению поддержать немецкого адвоката.

По возвращении он попросил сделать заявление и сказал, что, по его мнению, допрос в том тоне, в котором он ведется, продолжать нельзя. «Вы видите, – говорит, — как этот человек ведет себя здесь. А представьте, как он ведет себя в собственном кабинете или комнате для допросов в тюрьме? И вообще, он не имеет морального права так себя вести, поскольку, согласно материалов Deutsche Welle, на него передано в суд дело о коррупции. У него найдены три квартиры, жена его ходит в клуб за $20 тыс.»… У немцев округлились глаза. В Германии ведь нет таких клубов. Самый дорогой клуб обойдется в €120 в месяц. Да еще и не по предоплате, а с оплатой в конце месяца.

Кулик вскочил, стал объяснять, что это дело ему доверили в качестве последнего шанса, чтобы оправдаться. Что для немцев вообще неприемлемо: о какой объективности можно говорить? Если человек таким образом спасает самого себя? Матиос начал было говорить, что все это разыгранная мною комедия, чтобы помешать экстрадиции. Но немецкий прокурор его остановила, сказала, что вопросы экстрадиции не являются темой допроса и обсуждаться здесь не могут. На этом допрос и закончился. А спустя две недели мы получили письмо от немецкого прокурора, в котором она повторно уведомила, что не станет поддерживать требование экстрадиции. Написала, что из того, что она услышала на допросе, она не считает меня никаким членом преступной группировки. А еще через две недели с решением об отказе в экстрадиции пришла бумага из суда. Я подал документы на вид на жительство и сейчас в процессе рассмотрения.

В Интерпол мы подали апелляцию на снятие меня с розыска по причине отсутствия объекта розыска. Я официально здесь зарегистрирован, имею адрес проживания, телефон. Искать просто некого.

Я активно занимаюсь спортом, пять раз в неделю хожу в зал. Здесь у меня уже образовался круг общения, друзья, приятели. Совершенно пестрый состав, от 33 до 55 лет. С одними, кстати, мы познакомились на детской площадке.

Да. Одна наша знакомая, Таня, с которой мы и познакомились у песочницы, как-то призналась, что после Москвы ей в Берлине было скучно. Первый год, пока не адаптировалась. Здесь все очень спокойно, размеренно, в строгом порядке. Система работает слаженно и доброжелательно. Знаешь, например, сколько я потратил времени на прописку? 12 минут. Налоговый код на всю семью выдали за 7 минут.

12 млн грн.

(Смеется)

Шаг за шагом, не сразу. В Советском Союзе я делал очень успешную карьеру, защитил диссертацию в 30, стоял в резерве Госснаба Украины на карьерный рост. За год до основных событий я дал разрешение своей жене уехать жить в США с сыном Марком, через Израиль. И тут появляется анонимка на Брежнева. Я знаю, кто ее написал. У этого человека был московский любовник, друживший с Александровым – был такой помощник у Брежнева. То есть анонимочка действительно попала на стол Брежнева и с резолюцией «Разобраться» пошла в ход. Меня тут же выгнали изо всех общественных организаций, начали разбираться.

Разве? Только представь, я работаю на престижной работе с окладом в 220 рублей…

Да, по остроте ощущений меньшее. Тогда мне казалось, что все, жизнь закончилась. Все двери внезапно закрылись. Я не мог получить квартиру, у меня не было будущего. Будучи кандидатом наук, заведующим бюро, я совершенно серьезно планировал все бросить и пойти в какую-нибудь шарашкину контору зарабатывать деньги.

Даже не знаю. Я скептически отношусь к этому вопросу. Не вижу я никаких вариантов.

Да еще и понимая, как развивается ситуация в Украине… Доверие народа к власти почти потеряно, ситуация очень похожа на предреволюционную. А ведь в результате революций к власти приходят самые популистские подонки. Не дай Бог, конечно. Хотя это абсолютно реально.

Кто знает? У меня есть такое качество, в общем, не очень хорошее — я никогда не прошу. Не могу себя заставить. Никогда не просил и никогда не стану. Политический контекст моей истории понятен. Когда люди спрашивают следователей обо мне и слышат в ответ, что там кошмар полный… Но человек ведь не стоял со свечкой, когда я работал там… Так что я с пониманием отношусь. Мыслей, вроде «А, суки, продали меня!» у меня нет.

Нет, совсем нет. Я уже работал здесь, пока у меня было разрешение. Потом запретили. Будет разрешение, снова пойду работать. Бизнесом каким-то займусь.

Рио-де-Жанейро, белые штаны, тапки. Немножечко кампари. Так ведь: с утра не выпил, день пропал?

Я тоже! (смеется). Займусь чем-нибудь приятным, полезным для немецкого общества. Наркотиками, например, совращением малолетних. Надо же как-то соответствовать образу. Планов, в общем, громадье!

… Да! Исключаю.

А я всегда думаю. Это очень полезный навык: думать, а потом говорить. Нет, в моем понимании, это бессмысленно. Кем? Депутатом?

Я уважительно отношусь к профессии. А политик – это профессия. Но и только. Не очень хороший крест, да и не мой. Вообще, украинская политическая система, парламентско-президентская республика, на мой взгляд лишает государство будущего. Ведь что такое парламент по своей сути? Это банда людей, пришедшая защищать разные интересы. Нужно создать коалицию. Как? Только путем договоренностей: ты воруешь тут, а ты – здесь. Каждый приходит и просит кормушку для себя. А раз уж ты всем раздал, надо что-то взять и себе, ты ведь не идиот. Предлагать формат президентской республики… Главный лозунг: «Прости, Данилыч». Просто потому, что Кучма оставил страну на подъеме. Потом был 2005-й, начался популизм: гривну укрепляем, зарплаты повышаем на 50%. Надули пузырь — лопнул. Во всем мире кризис, но у нас даже хуже, чем у соседей.

Молодняк, попадая во власть, ворует остервенело. Конечно, есть и идеалистически настроенные люди, но им очень часто не хватает какой-то организованности, трудолюбия, умения сосредоточиться на чем-то. Между хлестким лозунгом и реальной работой — огромная разница. Помнишь, в Москве был первый мэр Попов. Яркий парень, профессор, интересные статьи писал… Но у него ничего не вышло. А вышло тогда, когда в кресло мэра сел крепкий хозяйственник и стал работать.