До войны волонтер Евгений Ткачев помогал украинцам в Африке; в оккупированном Славянске ему дали «расстрельную статью» как шпиону США; он был последним, кто смог эвакуировать людей из Дебальцева на мирную территорию; доход от его поездок в зону АТО мог перевалить за миллион, но вместо этого он тратит деньги на алкоголиков и наркоманов, а его проекты помогают повысить демографию небольшого городка Часов Яр (Донецкая область).

Волонтер Евгений Ткачев эвакуировал из Славянска, Горловки, Дебальцево около 2 тыс. людей. Сделал это бесплатно, хотя мог заработать на этом миллион — за подобные поездки таксисты брали с человека по 500 грн и больше. Преуспевающий бизнесмен удивляет соседей по городку Часов Яр скромной машиной и одноэтажным домом. Он вложил деньги в хоспис для пенсионеров из «серой» зоны, но мечтает не о грантах, а о том, чтобы проект вышел на самоокупаемость. Сходства с белой вороной ему добавляет светлая накидка с символикой Красного Креста. Иногда лишь она и чудо помогали ему вернуться домой живым и невредимым

«Это же идеологический диверсант!»

Я возил в Славянск продукты, медикаменты. Назад вывозил горожан. Каждый день было по 5-6 ходок, каждая поездка – эвакуация пятерых людей. Машину обклеил красными крестами, надел куртку с эмблемой МККК (Международный комитет Красного Креста. — R⁰) — психологически воздействовал, и это долгое время работало, меня пропускали без лишних вопросов. Но потом кто-то все же задумался: «А почему мы никого не пропускаем, а этому разрешаем проезжать?». Начали следить за мной. А я, когда ездил через наши блокпосты, завозил военным то воду, то тапочки, то хлеб. Они же там ничего, кроме тушенки, не видели. И в один из дней меня «арестовали» бойцы Стрелкова (Гиркина).

Обвинение тогда было одно: «Помощь украинской армии». Меня обвинили н в том, что я был корректировщиком. Но поскольку я родом из Донецкой области, меня «успокаивали»:

Но во время обыска в машине находят Библию, и тон меняется:

— Да это же американский шпион! Не может наш, донецкий, православный, возить с собой Библию! Это же баптист, протестант! Это же идеологический диверсант! Таких людей перевоспитывать бесполезно! Это расстрельная статья!

Потом кто-то замечает на капоте моей машины христианский символ «рыбку» и кричит.

— Пацаны! Да он не протестант! Он харизмат! Таких резать надо!!!

Я слушаю этот бред и смеюсь, а на меня смотрят круглыми недоумевающими глазами:

— А чего ты ржешь? Чего у тебя глаза блестят? Чем вас там поят? Майдановский чаек?!

И везут меня в горотдел, который тогда был чем-то типа СИЗО.

«Вы вывозите наше прикрытие»

В изоляторе горотдела тогдашней милиции было что-то типа пункта фильтрации. Там решали, кого отправить на «исправительные» работы, кого оставить на обмен, а кого расстрелять. Там ко мне и еще одному волонтеру Саше Решетнику подошли фсбшники. На них была российская форма без знаков различия, но я в молодости поступал в училище КГБ, и, похоже, за 30 лет учителя там не изменились: тот ж жаргон, те же профессиональные термины. Но мы их, вроде, убедили, что мы действительно волонтеры и нас повели к судьям.

Тогда заседали «сталинские тройки». Нас «судили»: местный авторитет по кличке Капоне, дончанин «Адвокат» и отставной полковник из Запорожья «Щит». Уже позже я узнал, что они приговаривали к расстрелу за 15 минут. У нас же допрос, а вернее разговор шел часа полтора. Они пытались понять нас, а мы их.

Мы объясняли, чем занимаемся, они постепенно рассказывали о себе. Оказалось, что «Щит» работал металлургом, зарабатывал примерно $1000, но бросил работу и приехал «защищать младенцев» (к слову, один из ополченцев запомнился просьбой: «А вы можете вывезти моего парализованного дедушку? Но только не в Изюм, не в Харьков! Там его бандеровцы расстреляют!»)

Закончился наш диалог фразой:

К счастью, до оглашения приговора дело не дошло, объявили что-то типа сбора для всех военных, а нас повезли назад в камеру.

«Корректировщик» в огромных линзах и униженный авторитет

К концу дня в двухместной камере было 13-14 «арестантов». Половина — сами сепары. Кто-то выпил лишнего, кто-то начал задавать неправильные вопросы. Один пожаловался на сердце и попросился в больницу и за это его обвинили дезертирстве.

Сидел там с нами и «корректировщик» — дедушка с огромными линзами в очках. Он жил на отшибе и неудачно съездил в магазин. Купил там пару литров подсолнечного масла, три кило сахара и других продуктов с запасом, чтобы лишний раз не выходить из дома. И вот, смотрят на его сумку ополченцы с подозрением:

— Один живешь?

— Да.

— Попался! Зачем же тебе тогда так много продуктов!

Попал в ту компанию и местный уголовный авторитет. Еще пару дней назад он делил с ополченцами заводы, помогал им продавать металлолом. Но случилось так, что его автомобиль приглянулся любовнице одного из «командиров». Он горевал:

Его «метелили» сильнее всех остальных, хотели показать, что его «понятия» уже не работают, что он уже никто.

Долгих разговоров не было, все рано легли спать. Кто-то валетом на нарах, кто-то на полу, кто-то сидя. И вдруг, как в книге Деяний Святых Апостолов, открывается дверь и ангел, мужчина лет 70 с фонариком, говорит: «Народ, тут никого нет. Убегайте». И исчезает, растворяется в кромешной тьме горотдела.

Ты думаешь мы побежали? Как бы не так. Кто-то тут же «раскусил» план врага:

— Мы щас ломанемся, а нас расстреляют при попытке к бегству!

Потом осмелели, побрели по пустым коридорам, потом на улицу и тайком пробирались к нашим блокопстам. Только там, утром, мы узнали, что Гиркин именно в эту ночь вышел из Славянска.

После этой истории я на пару дней съездил к семье, она тогда жила в Киеве. И началась эвакуация из Горловки и Дебальцево.

«Ты дальше поедешь? Там заваруха!»

Славянск был легкой разминкой. Там было: в одну сторону — бабах! и оттуда — бабах-бабах!. Потом опять: бабах-бабах-бабах. По Дебальцево проложили полной кассетой из Градов. Был день, когда мы отъехали от горисполкома, а через 15 минут вокруг места, где я забирал людей, взрываются 18 снарядов. Трое погибли, десятки раненых.

Я ездил в Дебальцево два-три раза в день. Возил гуманитарку, вывозил людей. Мой рекорд – 12 человек в маленьком Citroënе.

Я старался выехать как можно раньше, к тому времени на блокпостах начала появляться то ли налоговая, то ли пограничники, которые спрашивали: «А что это за гуманитарка? А где документы?». И чтобы не стоять долго в очереди, я старался пристроиться за колонной военных. И вот, 13 февраля я подъезжаю к Логвиново. На блокпосту спрашивают:

— Ты дальше поедешь? Передали, что там заваруха. Там БТР сепарский проскочил, постреливает.

— Поеду. У меня больше тонны груза.

— Аккуратней.

Честно говоря, я до сих пор не понял смысла последнего слова, но поехал. Еду, вижу танк стоит и вроде на нем флаг «ДНР». Доехал до Дебальцево, рассказал, что видел. В ответ:

- Да такого даже теоретически не может быть.

Нет, так нет. Забрал стариков, инвалидов, больных, поехал назад. Уже на выезде из города вижу несколько военных грузовичков и уазик. Начал ехать за ними и тут звонок, взволнованный женский голос:

«А как ты выехал? А как ты проехал?»

Эта женщина звонила мне накануне, просила забрать родных, дала адрес. Я приехал туда – дом разбит, среди развалин труп дедушки, рядом лежит погибшая женщина. Звоню:

— Вывозить некого…

Не знаю, чье там тело лежало, но оказалось, что бабушка пряталась в летней кухне, после того обстрела на ней ни царапинки. На нашу беду, она была инвалидом, веса в ней было килограмм 150, а из здоровых мужчин со мной ехал только корреспондент из Франции. В общем, пока мы ее загрузили, пока выехали… Подъезжаем к Логвиново и видим, что колонна, за которой мы хотели ехать, разбита. Машины горят, на обочине — раненые. И если бы мы ехали за ними… Да, никто не смотрел бы: есть там гражданские или нет.

Нас остановил передовой отряд россиян, посмотрели они на меня:

— Красный Крест?

Ну, думаю, не буду их разочаровывать, кивнул. Заглянули во внутрь, проверили документы корреспондента:

Разрешили проехать и даже предложили забрать раненых. Но куда? Вообще не куда их было всунуть. Так они там и остались, а мы поехали. Через 2-3 км стоят наши танки, дула направлены в нашу сторону — готовятся отбивать атаку. И тут мы летим. Хорошо, что ни у кого палец не дрогнул, никто не открыл по нам огонь. И опять вопросы, но на этот раз:

— А как ты выехал? А как ты проехал?

Вот так Дебальцево для меня и закончилось. Потом были только телефонные звонки из города. Люди, которые возмущались: «Ты все не то привез», звонили и извинялись: «Прости за те слова. Мы сейчас сухую гречку едим. Даже к луже за водой выйти не можем из-за обстрелов». Звонили из международных организаций: «Вы там были последним. Какие потери среди мирного населения?». А там еще неделю не стихало и даже бомбоубежища не спасали. Знаю случай, когда в убежище попало что-то крупное, и стена накрыла людей. По словам людей, которые вернулись, в Дебальцево за время боев за город погибло 200 мирных жителей. Но кто знает, сколько просто закопаны в огородах?

Знаете, есть волонтеры, которые до сих пор живут Славянском и Дебальцево. Они как будто застыли в том периоде, готовы долго по секундам рассказывать, что и как было. Для нас это – пройденный этап. Вот только не могу забыть тех двух раненых бойцов, которых мы оставили у горящих машин. Может, что-то можно было тогда сделать по-другому?

Конец первой части. Продолжение следует.