Прежде всего, мы с детьми четко создаем традиции. Это наша целенаправленная акция по созданию традиции отношений и традиции заботы друг о друге, и всего, что касается семьи. Мы формируем свою модель поведения, сохраняя баланс ценностей. Мужчина не может быть только сильным, он должен быть умным. Женщина не должна быть только красивой, она должна быть умной. Этот баланс прививается детям здесь и сейчас.

Мы создаем такие отношения между братом и сестрой, показывая, что брат должен защищать сестер, но они не должны драться. У них создаются такие отношения, в которых они должны быть братом и сестрой, сестрой и сестрой. Семья – это живой организм, а когда в семье много детей — это, конечно же, банда.

Стратегия – воспитать счастливых и успешных людей. Для меня не будет трагедии, если мой сын не станет космонавтом или первой ракеткой мира. Я хочу, чтобы он был счастлив, и я хочу, чтобы он дружил с самим собой – это крайне важно.

Так вот, навскидку, даже нечего тебе ответить. Наверное, 90% успеха закрывает последовательное целепостроение в части реализации этих целей. На самом деле, если говорить о целях, то мы живем проектами. Работа – это проект. Семья – это проект. Дети – это проекты. Вопрос в срочности этих проектов, грандиозности, в объятности, временных рамках и так далее.

Младший сын поступил в школу, и когда шел на собеседование, то немножко нервничал. У него в субботу был футбольный матч, и у него была цель – выиграть, забить голы. Он ходит на тренировки, забивает голы – и это тоже история успеха. На прошлой неделе он начал купаться в купели. Для меня это, знаешь, показательно. Потому что он два года ходил, смотрел, а потом вдруг раз на прошлой неделе сам говорит: «Пошли купаться?». И нырнул с головой, не умея плавать.

Цели ставит не только отец — мама тоже. Я, наверное, больше такой, скорее отношусь к толерантным отцам, которые многое позволяют своим детям. Например, я позволяю поджигать огонь и делать многое другое, что мне не разрешали.

Младшей дочке сейчас 3,5. Например, недавно она два часа капризничала, орала, и я в какой-то момент не сдержал себя. Потому что это было за гранью. Потом она подходит ко мне и начинает мириться, тянет мне свой мизинчик, целует. Она понимает, что не права. Когда я смотрю на это все со стороны, я понимаю, что это ее борьба за лидерство, за первенство. Она таким образом выгрызает свое поле. И этими микроскопическими женскими манипуляциями она уже пробует модель воздействия на мужчину, такого, как ее папа, такого, как ее брат. Она тянется целовать после этого, потом обнимать, смотрит преданно в глаза.

Если говорить о сыновьях, то я хочу, чтобы они были мужественными, смелыми, храбрыми, сильными, ответственными, чтобы они защищали своих сестер. Я всячески пытаюсь это им имплементировать. У нас запрещено бить сестер, у нас запрещено смотреть мультфильмы на русском языке. У нас запрещены какие-то слова, которые они приносят из садика, такие как «капец». У нас запрещены русизмы в языке. Запрещено хамить дедушке-бабушке.

В том числе. Супруге Валентине на одном эфире подарили «родинне дерево». Мы начали заниматься тем, что стали его составлять. Дети периодически подходят к нам и спрашивают о прадедушках и прабабушках: «А кто это? Кто это?». Этих людей давно нет в живых, и а мы поддерживаем память о них.

Ну, в каких-то ветвях до моих прадедов, в каких-то ветвях меньше, но всячески стараемся максимум заполнить. У нас старорежимные семьи. У моих дедов было 12 братьев-сестер – тогда презервативами не пользовались, все были многодетными. Если детей можно было содержать, их соответственно содержали, если их нельзя было содержать, они умирали. Опять же таки, воссоздать семейную историю полностью уже невозможно, потому что времени прошло много, моим родителям за 70, и каких-то вещей они уже не помнят.

Мы, во-первых, более современные люди, чем наши родители, да? Во-вторых, я помню, как мне не нравилось, что мне запрещали какие-то вещи. Я не хочу, чтобы дети наступали на те же грабли. Если, например, вечером мы будем сидеть с моим сыном, он будет пытаться зажечь свечку или чиркать спичками, и дедушка будет на него фыркать: «Не делай этого». А я буду говорить: «Ладно, пусть делает, пока мы смотрим». Но я не хочу, чтобы у них это возникало за моей спиной. Я хочу максимально разрешить детям то, что можно разрешить.

Мы много времени уделяем им. Вале говорят на работе: «Тебе надо брать няню, тебе нужно больше заниматься карьерой, у тебя получается». А она говорит: «Я не хочу терять контакт с детьми, проработаешь 10 лет, а потом окажется, что канала нет, и детей у тебя нет».

Да. Мы только сегодня разговаривали: у нас в украинской культуре получилось так, что если у тебя есть какие-то деньги, то детей воспитывают посторонние люди — водители, няни...

Мы говорили о том, откуда в семьях Рокфеллера и других традиционных американских семьях, которые держат власть в мире, не только в США, сотни лет, берутся их традиции. Оттуда эти традиции отношений — из преемственности поколений, которые они передают друг другу.

- Я не считаю, что это было плохо. Я считаю, что это было поучительно, что это было интересно, что это было полезно. Когда моя дочь закончила первый курс, я ее отвел на стажировку в кассу пересчета в банк. Касса пересчета – это самая тяжелая работа. Мы кассировали тогда три или четыре маршрута. У нас была огромная куча кэша, в том числе куча терминального кэша, мелкого, грязного, вонючего. Это грязная работа, очень тяжелая, за которую мало платят. Так получалось, что в то время кассиру на кассе в окне платили порядка 6 тыс. грн.

То есть кассиры кассы пересчета получали чуть выше, чем кассиры на кассе в «Фоззи», да? Соответственно 5 тыс. грн – это по тем временам сколько было? 400-500 долларов? Нет, 600 долларов. И это такая тяжелая работа, когда ты валишь эти огромные кучи грязного кэша, 10% из них уходит на вывоз в Нацбанк, потому что это мелкая купюра, заюзанная. И потом моя дочь писала essay на тему «The most terrible work». И она написала, что the most terrible work is касса пересчета, и вот этот человек, который сидит внизу, вот знаешь, возле экскалатора. Внизу вот там человек, который сидит.

Да-да. Человек, который всю жизнь проводит под землей, в подвале, без солнечного света. Это она написала такое эссе. Это я говорю о реальном проявлении. Я хочу, чтобы дети попробовали разную работу, и я точно не буду создавать им каких-то искусственных условий. Я поддержу любое начинание, это может быть любая работа, сложная, не очень, высокооплачиваемая или нет.

У нас мама специалист по этим вопросам. Когда она, например, отправляет младшего сына с младшей дочерью куда-то и говорит: «Це твоя відповідальність». Я подъезжаю к садику, я высаживаю детей на дороге, и они вдвоем идут в садик, они вместе переходят дорогу, и вдогонку он слышит слово «ответственность».

Ему 6 лет. Он претендует на позицию альфа-самца. Он еще не знает, что это, но он всячески пытается. Он хочет быть крутым, он хочет быть мужественным, он даже меняет тембр голоса для этого. Это в мелочах — что это твоя зона ответственности. Что застелить кровать – это твоя зона ответственности, что ты должен вынести, например, мусор – это твоя зона ответственности. Вот так это происходит.

Девочки и мальчики — они совершенно по-разному вообще воспитываются. Игры разные, жесткость разная. У девочек больше ласки, нежности, больше восхищения с девочками, а с мальчиками больше stimulation, эмоционально-силового. «Давай поподтягиваемся? Давай поотжимаемся? Ты пробежал там столько-то, сделал это». Плюс, я часто девочкам ставлю в пример маму, и они всячески пытаются это воспринимать.

Например, мы садимся ужинать. Вначале мама наполняет всегда мою тарелку. И она считает, что так надо. Это не она говорит: «Я вот, смотрите, кладу папе». Это я говорю: «Вот видите, вот как».

- Конечно. Это все ролевые игры, и там все по-разному. Надо смотреть на каждого конкретного ребенка по-разному. У каждого есть особенности, у каждого есть свое соотношение морально-волевых качеств.

Смотри, мой возраст нельзя назвать юным. Я задумывался над тем, каким я хочу быть в 50, 60, 70, 80. Я даже больше скажу: я писал стратегию свою внутреннюю, персональную, и я эти вещи расписывал. И там, по мере увеличения моего возраста, увеличивается такая составляющая, как менторство. Чем старше я становлюсь, тем больше я занимаюсь менторством и меньше занимаюсь операционной какой-то деятельностью. Хотя я очень люблю операционку во всех ее проявлениях, начиная от каких-то быстрых операционных задач и заканчивая каким-то драйвом. Я кайфую от этого, мне нравится, когда меня обожают. Я не смогу совсем без операционки.

— Отец во всех его проявлениях. Отец, муж, мужчина в семье. Я инспирирую на детей, что это именно мужчина, это воин, это защита.

Я глубоко убежден в том, что и роль мужчины, и роль женщины — она очень многогранна. Нельзя сводить роль мужчины только к роли отца или к зарабатыванию денег, или к роли добытчика. Не бывает «или». Мы в женщине хотим видеть и мать, и хозяйку, и хранительницу очага, и шлюху в постели, и с чувством юмора, и самореализованную, и чтоб у нее была какая-то своя территория, и все. Точно так же и мужчина. Мужчина не может только зарабатывать или только быть хорошим в постели, или только быть хорошим отцом. Это все в комбинации. Мы все хотим гармонии. Это знаешь, как соотношение активов в структуре. Они все плавают, во что-то перетекают: в одно, другое и так далее.

Нельзя сказать, что я прощаю. Я прощаю и работаю над ними. Я пытаюсь фиксировать свои слабые стороны и работать над ними.

Смотри, из последнего того, что пришло в голову: я учу малого ездить за рулем. Он сидит у меня на руках, он едет за рулем, вернее, он полностью рулит машиной, я только нажимаю, да? И в определенный момент я вижу, что он теряет внимание. В его возрасте, в его состоянии концентрация внимания – это очень сложная штука. Я какое-то время терплю, думаю, что он его вот сейчас подхватит. Вижу, что не подхватывает. И в последний момент я могу в испуге на него прикрикнуть, а он может при этом испугаться, у него даже глаза закрываются. Это проявление моей слабости — повышение голоса. Возьми, подрули, ну что там? Спокойно объясни.

Потеря контроля над собой – это, в любом случае, моя слабость, и я всячески с этим пытаюсь бороться. То есть я вскрикнул, а потом сразу же извинился. Я не хочу, чтоб создавалось ощущение, что можно сделать все, что угодно, а потом извиниться. Это с одной стороны. Но, с другой стороны, существует тезис: если осознал, что сделал ошибку, немедленно бросайся исправлять. И, собственно, это всячески у меня в голове держится. Мало того, я считаю, что по-настоящему любой сильный человек может признать свою ошибку и должен уметь признавать собственные ошибки.

Потеря ребенка.

Потеря может быть не физическая, а ментальная. Я тебе скажу, что у меня не самым простым образом складываются отношения со старшими детьми, и меня это беспокоит. У меня практически нет общения со старшей дочерью, и ситуация по банкам подкатализировала ее. У меня сложные отношения со старшим сыном, он в подростковом возрасте, и я это сам достаточно тяжело переживаю.

В период взросления у ребенка возникают разные моменты с различной потребностью в отце и в родителе как таковом. А мы зачастую над этим не задумываемся. Мы думаем, что когда они маленькие, мы подумаем об этом потом-потом. Потом они становятся взрослее, мы начинаем им что-то впихивать, а им уже это не нужно. А потом они становятся совсем взрослыми, а им вообще уже ничего не надо, они уже живут своей жизнью. В этих заблуждениях мы и живем. Я вот когда, кстати, по поводу этих поджиганий, всех вот этих вольностей…

…Я отматываю себя в возрасте старшего сына и вспоминаю, насколько мне это было интересно, и пытаюсь как-то немножко исправить, что ли.

Есть момент, когда есть предпосылки к поступку, а есть собственно совершение и осознание его. И если говорить о том, как это сейчас происходит, например, когда малой начал сам купаться в проруби... Или у него начала гореть рыба, когда он стоял возле гриля и жарил ее, в этот момент никого не было рядом. Он не выбросил ее, он начал кричать, звать на помощь, но, тем не менее, не выбросил. И из этих маленьких поступков и складывается личность.

Мы всячески пытаемся стимулировать, развивать личность. И то, что нравится, и всесторонне — и спорт, и творчество, и учеба, и прилежность. Слушай, сколько было разговоров: вот они два года назад пробежали на Харьковском марафоне 1/10 марафона. И мы тогда (я с ними бежал, это было 4,2 км) половину взрослых обогнали. И они пробежали что-то там минут за 25. Мы стали с самого последнего ряда, чтобы не затоптали, потому как они такие микроскопические были, и они таки добежали. Малой упал за 200 м, начал кричать, он в слезах бежал...

Да, и вот мы пробежали 4,2 км. Или там старший сын, в 10 лет у меня спросил, как бы я посоветовал ему провести день. Я ответил: «Слушай, сынок, ну, можно целый день пролежать у телевизора или компьютера, можно там прыгнуть с парашютом, можно там пробежать 10 км». Он сказал: «Ну, прыгнуть с парашютом – это слишком, давай-ка я пробегу 10 км?». И пробежал там за 1:04. Опять же таки без тренировок, без ничего, встал и пробежал.

Мне плевать на общество. Я много читаю, много смотрю, много думаю. Я думаю над тем, что я делаю не так, думаю, что надо делать, чтобы делать так. Вот, я по этому поводу парюсь, то есть для меня это важно. Я много времени уделяю этому: я читаю, пытаюсь определить их психотипы, периодически интересуюсь нумерологией, читаю книги по отношениям между детьми в зависимости от того, кто там старший, учитывая гендерный признак, и так далее.

- Есть совершенно потрясающая книга, которая называется «Пять травм, которые нам мешают быть самими собой». Автор — Лиз Бурбо. Там все классифицируется по пяти этим травмам, которые так или иначе влияют на всю жизнь. Травмы, рождающие маски, за которыми прячется каждый человек. И через осознание надо понять, как это воспринять для того, чтобы этого избежать.

- Понимаешь, я тебе скажу, что мог бы учить этому, если бы я уже научился этому сам и у меня был бы успешный опыт. Из последнего: неделю назад я пришел к сыну, это был ровно прошлый понедельник, и говорю: «Слушай, ты хочешь установить рекорд? — Да, я хочу установить рекорд. — Поехали, я буду бежать, ты будешь ехать». Я бежал, он ехал. Сначала было все хорошо, потом мы съехали в Приирпенье, там началась высокая трава. Ему стало сложно ехать, он там подвывал, причитал, плакал, останавливался, снова ехал. Но в результате он приехал очень гордый, потому что он проехал 16 км. Это было больше на два километра больше, чем его старшая сестра, которая проехала только 14 км.

У меня даже возникла идея благодаря этому experience, чтобы на YouTube сделать такую специальную рубрику, — «Your personal best» или «Личный рекорд». Когда я объявлю о том, что существует такая штука и у меня не будет какого-то кандидата с рынка, который захочет со мной сделать этот «Персональный рекорд» или чтобы я помог ему сделать этот «Персональный рекорд», я буду вынужден сделать этот «Персональный рекорд» сам. Например, сесть и проехать на велосипеде 200 км. Сложно? Да, сложно. Или пробежать там 45 км вместо 42. Я 42 бегал, 43 бегал, 45 — не бегал. Пробежать 45, из этого сделать такой интерактив, сделать трехминутное кино и выкладывать его на YouTube, и собирать какие-то подписки, там еще что-то.

У нас существует такая практика: мы укладываем детей, и каждый как-то эмоционально делится с ними. Сегодня кто-то со мной, завтра кто-то не со мной. Потом я часто путешествую с детьми, беру с собой, когда у нас есть face to face онлайн 24, и всегда происходят какие-то задушевные разговоры, в том числе: «А вот что это произошло? А вот как это произошло?» — и так далее.

Патриотизм для меня – это, наверное, культура в семье. И более того, патриотизм – это то, как ты воспитываешь своих детей, это то, о чем ты с ними говоришь, то, какие ценности ты им прививаешь, на каком языке ты с ними говоришь, что ты им рассказываешь об истории, и так далее.

После старшего ребенка я понял, что буду финансово отлучать в 18 лет.

Да, они это знают, но они слишком маленькие для того, чтобы это понимать. Они понимают, что такое 18 лет, но они спорят, кто старший: «Мені три, а мені теж три, а мені три і три», — понимаешь?

...Но лучше, если будете жить отдельно.

Я буду стараться, чтоб они уехали куда-то учиться за границу, в общагу, то есть на trial work, по каким-то грантам.

Конечно, я сам себя вижу гражданином мира.

Наверное, мое отношение к родителям. Я сам все время думаю о том, каким меня видят мои дети, и стараюсь быть идеальным. С точки зрения своего бокового восприятия – вида сбоку.

Да, у меня это красной линией проходит. То есть я совершаю иногда ошибки: могу с мамой эмоционально поговорить, потому что у меня мама – сложный человек, но базовое я все время держу в голове, что дети на меня смотрят и берут мою модель поведения. Это для меня важно.

- Хотел сказать адекватность. Знаешь, у меня мама работала всю жизнь главным бухгалтером в разных организациях – больших, маленьких, в очень больших, и она мне все время говорила: «Хочешь жить спокойно — не воруй». И это было как-то знаешь… пронизывало генерально. И вот для меня очень важным был процесс — и честность как таковая. Наверное, это адекватность все-таки. Адекватность всего: восприятия мира в свете родных, близких, восприятия того, что тебе дано или что тебе, наоборот, не дано, и почему тебе это не дано, и усилие над собой.