Известный греческий митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай (Хаджиниколау) на минувшей неделе презентовал в Киево-Печерской лавре украинский перевод своей книги «Афон – наивысшая точка Земли».

Владыка Николай – ученый-астрофизик, медик и биоинженер по образованию, которое он получил в Гарвардском университете и Массачусетском технологическом институте (США). До принятия священного сана долгое время работал научным сотрудником и исследователем при Сердечно-сосудистой лаборатории Ново-Английской больницы "Диаконис", а также сотрудником Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства (NASA) и компании Артура Д. Литтла, занимался разработкой технологий космической медицины с применением новейших достижений механики и передовых технологий к человеческому организму.

Realist'y удалось пообщаться с владыкой до мероприятия и расспросить, что общего у науки и религии, как технологический прогресс определяет место Бога в современном мире, а также о биоэтике и атеизме.

— Начать хотелось бы с личных вопросов. Как Вы открыли для себя церковь и из ученого астрофизика стали монахом?

— Моя сфера учения в первую очередь — медицинская, а уже во второй степени — астрофизическая. В астрофизику я пришел из медицины, а не из богословия. Потому что астрофизика изучает видимое небо, а богословие – невидимое, истинное небо. Не знаю, нужно ли еще что-то объяснять.

— Как все же Ваш опыт, знания, занятия наукой повлияли на Ваше понимание Бога?

— Думаю, что научное понимание мира не запрещает Бога, но и не навязывает его. Изучение, научные исследования наполняли мою душу, нравилась сама наука. Но в какой-то момент я понял, что поиск Бога намного важнее, нежели его творения. То, что называется общением с Богом, причастием, имеет намного большее значение, нежели изучение научное. Вопрос в деле — я не мог понять себя, мир без Бога. И Бога не как что-то теоретическое, а как личность. И то, что я находил в творениях и жизни святых нашей церкви, у меня вызывало особый интерес. Мне было интересно.

— А как Вы объясните тот факт, что как раз атеизм превалирует у ученых, особенно у ученых-физиков?

— Я не думаю, что это так, потому что астрофизики прошлого, в частности ХХ-го века, в большинстве своем говорили о Боге, о любви Бога и присутствии Его в мире.

— Прошлого века – да, но у современных ученых таких чувств меньше.

— Прошлый век представил три очень впечатляющие теории. Более важных, чем эти теории, не существовало в нашем веке. Это квантовая теория, разрушающая теорию о продолжительности Вселенной. Теория относительности, упраздняющая абсолютизм Вселенной. И теория Гейзенберга, говорящая о том, что какой-нибудь объект в мире, если его изучить, определить его скорость в точности, то нельзя будет определить точно его расположение. Фундаментальное сопряжение. А если определить его размещение в точности, то обязательно сделаешь ошибку в скорости. То есть невозможно одновременно в точности определить обе величины. Все эти ученые имели особую веру в Бога. То, что делает современных ученых атеистами, это не их знания. То, что их делает неверующими, — это гордость за достижения научные и за быстрое развитие технологий. Я не знаю ни одного верующего, который стал неверующим из-за того, что приобрел научные знания. Но знаю немногих, которые были неверующими, но с помощью научных знаний стали верующими. Если кто-то будет стоять перед научными достижениями со смирением, то ему это добавляет веры. Если с эгоизмом, тогда Бог уходит в сторону. Большие технологические достижения дали человеку впечатление и мнение о себе, что он Бог. Он сам себя обожествил из-за этих достижений. Есть теория всезнания — что мы можем изучить и объяснить все, что существует. Пускай излечат рак, а потом уже...

— Означает ли это, что технический прогресс испортил человека?

— В этом не виноваты технологические достижения. Виноват человек, который не использовал правильно технологию и научные знания. Поэтому вы меня спросили, как я из науки стал священником. Тяжелее было бы ответить, если бы вы нашли человека священника, который стал потом ученым. Потому что богословие намного выше простых наук, это должно идти от сердца.

— А Вы согласитесь с мнением, что именно жажда познаний отличает человека от других живых существ и делает человека человеком?

— Существует еще много вещей, которые отличают человека от остальных живых существ в мире. Но именно особенность желания приобретения знаний есть особенной характеристикой человека. Это дар Божий, наука вместе с технологией. Как будто нам Бог дает самую лучшую машину, которая может ехать с самой большой скоростью. Если умеешь водить, то это тебе поможет. А если не умеешь водить, то будет катастрофа.

— Почему тогда религия и наука конфликтуют между собой?

— Не знаю, и даже понять не могу. В моей голове существует симфония и со стороны церкви, и со стороны науки. Я не могу понять. Я думаю, что это искусственно сделано. И тому причиной — атеистическое восприятие мира.

— А как Вам кажется, доминирует ли сейчас атеистическое восприятие мира?

— Да, конечно. Мир, в котором мы живем, основывается на атеистическом восприятии мира. Потому что мир не хочет Бога.

— Почему?

— Возможно потому, что не хочет жить так, как велит Бог. Или не понимает, что такое Бог. Каждый раз, когда я открываю Евангелие, то чувствую особое благоговение того, что передо мной открывается весь мир. Я не понимаю, почему люди отказываются от данного рода знаний и не хотят знать и воспринимать Бога?

— Мы видим, что научные достижения с каждым годом прогрессируют. Есть ли предел человеческого познания?

— Думаю, что человек имеет ограниченные возможности в развитии технологий. Сейчас актуальными отделами науки являются неврологические науки, искусственный разум… И возникает вопрос, сможем ли мы создать более разумного человека, нежели мы сами? И это тоже имеет свои границы. Мир превращается в миф.

— Homo sapiens 2:0?

— Да, нового человека, мета-человека, который будет иным.

— Церковным заповедям уже тысячелетия. Но мы видим, что человек за это время лучше не стал. Как убивал, так и убивает, как воровал, так и ворует. Не расстраивает ли Вас это и почему так происходит?

— Где церковь проявляет свою любовь, истину и благодать, она рождает три вещи, которые не может дать никто иной. Рождает мудрых, героев и святых. Когда мы, христиане, не живем своей верой и своим христианством по линии Бога, боюсь, что становимся хуже, нежели атеистами. Назовите мне хотя бы одного человека, который пережил таинство Бога и откровения Евангелия, и не изменился. Я прожил шесть месяцев со святым Паисием, если вам известна эта личность. Это ультра, супер, гипер-человек. Я сотрудничал с пятью профессорами, которые имели пять Нобелевских премий по пяти разным научным направлениям. Святой Паисий закончил три класса школы. И заверяю вас, что он намного мудрее, намного сильнее и конечно же святее, нежели другие пять профессоров. Очень страшно, когда ты получаешь Нобелевскую премию, но не можешь решить проблему своей жизни. И удивительно, когда у тебя нет ничего, как это обычно бывает у святых, но ты становишься самым мудрым человеком на земле.

— Есть ли какие-то ограничения для ученого-верующего в научном познании, в научной деятельности в целом?

—Существует одна книга, написанная самым лучшим клиническим генетиком мира. Это Френсис Коллинз. Книга называется «Язык Бога». Он президент Национальных институтов здравоохранения США и глава Программы по расшифровке генома человека. Этот ученый одним удивительным образом переходит от научного знания к познанию Бога. Предисловие к греческому изданию упомянутой книги написал Стилианос Антонаракис, лучший генетик Европы греческого происхождения, преподающий в Женеве. Когда я хотел выехать за рубеж, чтобы продолжить обучение, я встретился с одним из игуменов, Метеором. Я спросил этого игумена: «Какое ограничение у человека, который занимается наукой?» Он мне ответил: «Сколько хочешь, без никаких ограничений».

— Современная наука оставляет место Богу?

— Современная наука показывает творение Божие. Это лучше, чем древние науки. Эти три теории, которые мы упомянули в начале, показывают, что мир не таков, каким мы его видим. 30 лет назад мы узнали, что космос не тот, каким мы его видим. Что мы видим только 4%, а 96% нам не доступны. И в этом есть тайна. Метафорически говоря, наука нам показывает 4% возможных знаний, а богословие разрешает окунуться в 96% знаний.

— Все чаще мы видим, как науку, технический прогресс используют в войнах, в изобретении биохимического оружия. Как Вам кажется, чем обусловлено такое положение дел и в чем ошибка человечества в этой сфере?

— Не виноват в этом сам технологический прогресс, потому что человек его использует в отрицательном направлении. То есть не достижение виновато, а человек, который его использует. И тот, кто берет научные знания и превращает их в технологию и использование – это человек. И этот же человек использует эти технологии в определенном направлении. Использует и знания. И что он делает? Он эти знания применяет, чтобы доказать свой атеизм. И обслуживает своими знаниями и знаниями технологий отрицательное зло. Не так давно в Греции погиб пилот военного самолета «Мираж», который стоил €35 млн. Он разбился. Если бы человек вместо того, чтобы за 35 миллионов создавать военные самолеты, которые будут убивать людей, построил на эти деньги больницы или школы, то они были бы очень современными. Военная технология убивает не только врагов, а убивает человека цивилизованного. С этой стороны оружие не является технологическим достижением. Это преступное использование технологий.

— У церкви есть ответ, как, приобретая новые знания, человеку не растрачивать свои духовные и моральные ценности?

— Это очень общий вопрос, как вы говорите: «Знает ли церковь». Потому что церковь – это ковчег, содержащий истину. Тогда, конечно, знает. А если вы подразумеваете под церковью ее иерархов, управляющих ею, и простых христиан, которые не живут таинством церкви, то могут и не знать. Я Вам выше привел пример об игумене, который ответил ученому. Этот игумен очень хорошо знал, что есть наука, и потому с такой свободой и легкостью говорил с ученым.

— А как возможно, что церкви соперничают между собой?

— Такой феномен возможен, но не допустим. Представьте себе, что в Украине были все объединены единым учением в Иисуса Христа. Представьте, каким бы тогда было общество украинское. Представьте, чтобы было, если бы люди были духовно объединены с Россией, а греки со Вселенским патриархатом. Чтобы я, когда приезжал сюда, чувствовал, что я брат, а не какой-то посетитель или гость. Поэтому самым большим и самым скандальным является разделение христиан. И это есть грехом. Может, вы сомневаетесь в этом?

— Вы уже сказали о том, что сейчас в обществе доминирует атеистическое настроение. Как неверующему человеку быть в современном мире?

— Не могу себе представить, что может быть более трагическим, чем неверие. Что означает атеист? А если я атеист, то что бы я думал о себе? Что я прихожу в мир, жизнь, в существование законами случайности. Живу в какой-то промежуток времени, который не могу определить. Это может быть 5-10 или 50-80 лет. Не знаю, что со мной будет, не знаю, каким образом умру, но знаю точно, что в любом случае умру. В данном случае смерть является возвратом в небытие. Это говорит атеист. Какую ценность имеет такая жизнь? И самое худшее то, что у него есть мозги, и он думает. Он делает такого рода жизнь трагической. Это глупо и непонятно для меня. Как будто человек — какая-то биологическая машина с недостатками, но с мыслями, которая весит 75 кг, проживет 70 лет и ничего больше.

— В последнее время вы занимаетесь биоэтикой. Могли бы Вы рассказать подробнее, что это и кто занимается этим направлением?

— То, как воспринимает современное общество биоэтику — это дионология, в которой собраны законы, что можно и чего нельзя, чтобы не была разрушена жизнь. Поэтому и на государственном уровне, а также в школах, больницах существуют особые отделы, которые занимаются этой проблематикой. Данная биоэтика основывается на человеческих правах. Многие религии занимаются вопросами биоэтики. Для церкви имеет значение человек и его ценность. Поэтому права эмбриона не существуют для общества. Также не существуют права у человека, который болен болезнью Альцгеймера или находится в коме. о тогда приходится говорить, что, несмотря на то, что ты эмбрион или находишься в коме, или умственно отсталый, или больной, ты имеешь ценность как человек. Церковь интересует вопрос защиты данного человека, являющегося созданием Божьим, созданным по образу и подобию его. Поэтому, это две разные биоэтики: мирская биоэтика и богословская биоэтика.

— Насколько я понимаю, в вопросах биоэтики представителей церкви больше всего волнуют темы, связанные с абортами, эвтаназией, искусственным оплодотворением. Отводят ли религии в каком-то виде место таким явлениям в современном мире?

— Не думаю, что когда-либо церковь может согласиться с эвтаназией. То есть с грубым и насильственным прекращением жизни человека или прекращением жизни эмбриона. Соединяя данный вопрос с предыдущим, я расскажу вам о комиссии биоэтики, существующей в нашей Греческой Церкви. Наша комиссия состоит из трех профессоров богословия, трех врачей (и они тоже профессоры в университете). Одна – профессор юриспруденции, один профессор генетической инженерии. И еще у нас есть 10 советников в зависимости от темы, которой мы занимаемся. Мы издали официальные тексты об исскуственном оплодотворении, об эвтаназии, о трансплантации органов и амнезии. Каждым вопросом мы занимались около 2-3 лет. С научными исследованиями, с докторскими диссертациями, чтобы все хорошо понять. И основывались на научном и юридическом подходах, социальном, психологическом и в итоге — на богословском. К примеру, что касается искусственного оплодотворения, мы его воспринимаем в случае, если парой не используется сперма или яйцеклетки других людей и нет уничтожения эмбрионов. Поэтому искусственное оплодотворение разрешается в браке, если нет других возможностей зачатия. Церковь в таком случае делает уступки ради спасения человека.

Что касается трансплантации органов, то мы допускаем трансплантацию только клеток. То есть когда лейкемия, то делают пересадку костного мозга или из клетчатки глаза. И пересадка сетчатки глаза, чтобы могли видеть. Также допускается пересадка кожи, парных органов. То есть почки, легкие. Это то, что допускается. Хотя и существует несогласие в этом вопросе, я допускаю и пересадку всех остальных органов. Сейчас наша комиссия занимается вопросом определения пола: что есть пол.

— И что церковь думает об этом?

— Я не могу так сказать, потому что мы еще не полностью закончили наши исследования. Только могу сказать, что достаточно существенной является для человека возможность чувствовать свой пол — как человек мужчина должен воспринимать себя как мужчину, и женщина воспринимать себя как женщина. Значимым является и момент взаимного дополнения двух полов. Двое мужчин не могут соединиться, как и две женщины, потому что не имеют взаимодополняемости. И как в физике разноименные заряды притягиваются, а одноименные отталкиваются, так и в биологическом мире. Основываясь на анатомической взаимодополняемости, и гормонологической, физиологической, психологической, мы понимаем, что Бог создал два пола для того, чтобы они могли соединиться. Наш реальный мир создал целое движение с политической подоплекой и существенным международным лобби. Принимают законы странные и неуважительные к человеку, и неуважительные к Богу. Так, четыре года назад уполномоченная комиссия Европы дала указания членам Европейского союза вместо того, чтобы заявлять пол ребенка родителями сразу после его рождения, чтобы этот пол заявлялся самим же человеком после его совершеннолетия. То есть не имеет значение, кем ты есть, но имеет значение, как ты хочешь себя проявлять. Это очень большая проблема. Мы уже три года изучаем различные случаи.

— В продолжение темы: возможно ли такое, чтобы трансгендер, человек, сменивший пол, стал монахом и священнослужителем?

— Священником не может стать человек, у которого отсутствует палец. Он может быть святым человеком, но священником не может стать, если у него не все члены на месте. Один такой человек, поменявший пол, может стать святым, но было бы хорошо, чтобы он не становился священником. Потому что эти люди имеют неустойчивость и неопределенность в себе.

— А если бы как раз с помощью церкви они могли найти эту устойчивость в себе?

— Возможно, что они могли бы найти такое. Но я знаю, что только двое из 1000 рождаемых людей имеют затруднения гормонального характера, касающиеся определения их пола. Конечно, когда есть подобного рода врожденные проблемы, касающиеся других материй, например, сердца, то при исправлении или неисправлении это не влияет на поведенческую политику человека, кто как себя ведет. Но если существуют проблемы с определением пола, то это приводит к разрушительным психологическим процессам. Церковь могла бы такого человека принять и проявить к нему любовь. Но нет причин давать священство людям, которые носят эту неопределенность. Потому что священство – это не право. Оно является миссией, которая дается от Бога. Но это большая редкость — врожденное отклонение у людей.

— Но пока таких случаев не было?

— Не было такого на моей памяти. Вопрос только встал: может ли прислуживать в храме женщина, которая была крещена мужчиной. То есть родилась и крещена мужчиной. Может ли она помогать церкви? Если спросить меня лично по данному вопросу, если бы ко мне пришел такой человек, то меня бы больше интересовало, есть ли у него этот зов от самого Бога, приглашение священства от Бога, нежели вопросы, касающиеся его пола. Но этот зов Божий должен быть понят мною, что он присутствует, а не он должен сказать мне, что он у него есть. Чтобы знали — церковь соединяет истину с объятием любви. Это не плеть наказующая. И больше всего это объятие она предоставляет двум категориям людей — больным и очень грешным.

— Мы обсудили множество проблем, с которыми сталкивается религия в современном мире. Какие еще стоят вызовы перед церковью?

— В первую очередь церковь (мы говорим о Православной Церкви, должна найти объединяющую силу. Для нас самой большой проблемой является тот факт, что мы, православные, не живем своим Православием. Я бы очень хотел, чтобы Синоды занимались больше именно этим вопросом, тем, как человек должен проживать эту правду Христа. Уже вторым вопросом становится атеизм. Это тоже очень большая проблема, потому что наши верующие через систему образования, интернет, через средства общественной коммуникации попадают в стремительное течение атеистических идей. Я твердо верю в то, что если бы Греческая Церковь жила, свою веру переживала нужным образом, то мы бы сейчас не находились в том кризисе, котором переживаем сегодня. Перед тем, как воевать со своими врагами и помогать обществу, в первую очередь нужно проверить себя. Церковь, которая излучает святость, преображает общество. Мы в Греции спорим о земле, о том, кто будет первым. Разве это церковь? Я пожелаю, чтобы совершилось чудо и здесь, в Украине, которое убедило бы всех, что Бог жив в церкви. Я вам признаюсь, что уже много лет молюсь о событиях, которые происходят в Украине. Не для того, чтобы Бог исправил ситуацию, потому что скорее всего это невозможно. Но для того, чтобы проявить свою любовь ко Вселенской Церкви.

— Вы приехали в Украину презентовать свою новую книгу «Афон – наивысшая точка земли». Чем для Вас является Афон и на кого рассчитана эта книга?

— Для начала подчеркну: данная книга была написана в подвижническом месте на Афоне почти 20 лет назад, в 2000 году. Не знаю, стремился ли я в этой книге быть направленным на кого-то конкретно. Данная книга хотела выразить особый образ мышления и особую реальность просто для того, чтобы она была в мире. Для меня святой Афон – это что-то очень святое и очень высокое. Я думаю, что человек должен делиться такими ощущениями для того, чтобы расти. Каждый из нас имеет в себе скрытые силы — и физические, и духовные. Представьте себе, что вы становитесь на носочки и тянетесь вверх для того, чтобы достать как можно выше. Так и духовно: если ты имеешь живую молитву общения с Богом, желание Бога, воспринимай божественную силу и отдавай ее окружающему миру. На Афоне происходит именно так. Поэтому я назвал книгу «Афон – наивысшая точка земли», потому что человек возвышается над миром. И через аскезу и молитву приближается к нему.

— Насколько я знаю, женщины не допускаются к посещению Афона. В таком случае, рекомендуется ли к прочтению женщинам эта книга?

— Проблем в этом нет. Могу вам сказать, как понимаю я этот запрет. На Афоне с мирской точки зрения существует только то, что необходимо. Поэтому образ жизни на Афоне таков, что всегда очень мало еды, немного сна и отдыха только столько, сколько нужно. Не разрешается телевизор, потому что не существует мета-причины в нем и в его наличии. Человек оставляет из обычной жизни только то, что необходимо, чтобы все остальное отдать духовному развитию. Женщины не являются тем, что есть необходимым на Афоне. Возможно, даже было бы опасным присутствие женщины.

— Почему?

— Только своей приятной внешностью, способом поведения. Также нет смысла и нет необходимости, чтобы на Афон приезжал мужчина как турист. Едут мужчины на Афон, потому что некоторые из них могут стать монахами. Необходимо чтобы они туда поехали. Так же и в женском монастыре — нет надобности в мужском присутствии. Единственное, что им необходимо, это присутствие священника, который служил бы литургии. Когда ищешь духовное, то из физического оставляешь только то, что необходимо. Я когда езжу на Афон, живу там большие временные промежутки. Когда я уезжаю с Афона, я встречаю женщин, детей, и сразу вижу разницу. Если вы туда едете к женщинам, то сейчас вам не до Афона. Не потому, что женщины плохие, а потому, что слаба природа человеческая.

Спілкувалась: Светлана Шереметьева
Фото: Олег Переверзев