Визит Стива Виткоффа в Москву в статусе неофициального представителя Дональда Трампа является важной демонстрацией изменения подходов во внешней политике США. Такой шаг иллюстрирует использование "backchannel diplomacy" (неформальная дипломатия) инструмента, позволяющего лидерам вести конфиденциальные переговоры вне рамок официальной дипломатической структуры. Однако этот конкретный случай требует более глубокого анализа и совершенствования изложения, с учетом политического контекста и рисков.
Прежде всего, роль Виткоффа следует конкретизировать. Он не является карьерным дипломатом, а известен, прежде всего, как девелопер и политический донор Трампа. Такая характеристика указывает на политическую природу его миссии - неофициальной, но политически значимой стратегии "Track II diplomacy" (второй дипломатический трек), прямо противоречащей действующей линии Государственного департамента США. Встреча с Путиным в Кремле накануне возможного ультиматума со стороны Трампа по поводу войны в Украине придает этому визиту характер прямого инструмента давления, имеющего целью подготовку почвы для соглашения между Вашингтоном и Москвой.
Известный пример канала Генри Киссинджера в КНР в 1971 году продемонстрировал эффективность неформального диалога, однако его тогдашняя цель – прорыв в двусторонних отношениях на фоне стабильного международного порядка. В случае с Виткоффом ситуация радикально иная: она разворачивается в момент, когда трансатлантическое единство подвергается риску, а сама система коллективной безопасности Запада находится под давлением ревизионистских государств. Это свидетельствует не об укреплении дипломатических механизмов, а об эрозии доверия к Соединенным Штатам как лидеру демократического мира.
Формирование индивидуализированных каналов связи с автократическими лидерами, характерное для внешней политики Трампа, постепенно трансформирует традиционную роль США в мире. Уступая институциональным подходам, Вашингтон все чаще действует из-за персональных договоренностей, что подрывает общие позиции НАТО, размывает эффективность таких форумов как G7 и открывает пространство для активизации Китая и России. В ответ Кремль будет трактовать такие сигналы не как проявление дипломатической гибкости, а подтверждение слабости и фрагментации Запада, что будет создавать окно для стратегического маневра Москвы.
Геополитическая стратегия Трампа предполагает ревизию международного порядка и отход от многосторонности в пользу двусторонних соглашений с автократиями. Такая логика вписывается в рамки его доктрины "America First" (Америка превыше всего) – идеологии, основанной на приоритете краткосрочных выгод и транзакционных договоренностей. Поэтому получаем канал Виткоффа это симптоматическое проявление смещения стратегического мышления США, которое сопровождается рисками для западной солидарности, эффективности санкционного давления на агрессоров и будущей архитектуры безопасности в Европе.
Ультиматум и угроза вторичных санкций – точка воздействия на автократическую ось
Вторичные санкции становятся элементом противостояния США и Китая за влияние Глобального Юга. Для стран, которые до сих пор сохраняют двусмысленную позицию, таких как Индонезия, Бразилия, ЮАР, это будет предупреждением: участие в схемах с автократиями несет риски превращения в объект санкционной токсичности. Это часть долгосрочной американской стратегии сдерживания, которая предполагает дискредитацию моделей сотрудничества с ним как несовместимых с глобальным развитием.
Ультиматум Дональда Трампа о введении вторичных санкций, в частности в энергетическом секторе, является попыткой изменить глобальный рынок путем целевого влияния на архитектуру поддержки автократической оси. В ситуации, когда непосредственные санкции против РФ не достигли желаемого разрушительного эффекта – из-за переориентации торговли на Китай, Индию, Турцию и другие хабы – США прибегают к стратегическому усилению давления на посредников. Формируется модель "каскадной изоляции", в пределах которой любая цепь, причастная к российским ресурсам, становится санкционно токсичной. Поэтому формируется новый тип экономического влияния – механизм "торговой лояльности", который создает системный риск для государств, поддерживающих или терпящих торговлю с РФ и ее союзниками. Это сигнализирует, что вопрос глобального выбора больше не может оставаться нейтральным.
Ключевую роль в поддержании экономической устойчивости автократий играют транснациональные институциональные механизмы, в частности, CLFS (система локальных кроссграничных расчетов), созданная для обхода SWIFT и санкционных ограничений. Развертывание вторичных санкций Трампа должно рассматриваться как этап демонтажа этой параллельной финансовой инфраструктуры, обслуживающей стратегическую автономию РФ и КНР.
Особое внимание следует уделить странам-посредникам – Турции, ОАЭ, Казахстану, Сингапуру – которые функционируют как нейтральные хабы в глобальном “сером” импортно-экспортном контуре России. В отличие от Индии или Китая, которые имеют стратегические весы, именно эти государства наиболее уязвимы к давлению, поскольку зависят от западных финансовых рынков и технологий. Перекрытие их участия в схемах обхода санкций повлечет за собой эффект блокирования критических артерий российской экономики.
Ожидаемое уменьшение объемов экспорта СПГ и урана со стороны РФ как потенциальный ответ на давление США рассматривается в Вашингтоне как сигнал к опережающему усилению контроля над этими каналами.
В целом, введение вторичных санкций следует интерпретировать как реакцию на формирование альтернативной глобальной рыночной системы BRICS++ - функционирующей на базе юаня, рупии, цифровых валют и национальных платежных платформ. Экономическая интеграция РФ, КНР, Ирана, а также ряда стран Глобального Юга вне западных регуляторных рамок требует системного ответа. США должны продемонстрировать способность создать эффективную контркоалицию, которая будет технически-экономической в своих подходах противостояния финансовой инфраструктуре автократий.
Россия пытается выиграть время
Заявления Кремля о возможном частичном перемирии, в частности в воздушном пространстве, необходимо трактовать не как дипломатическую уступку, а как прагматичный маневр в рамках российской доктрины гибкой обороны. После серии ударов беспилотников ВСУ по нефтеперерабатывающим заводам и энергетической инфраструктуре Москва столкнулась с дефицитом эффективных средств противовоздушной обороны в глубоком тылу. При таких условиях предложение о частичном перемирии является попыткой приостановить внешнее давление на уязвимые объекты для восстановления логистических каналов, перевооружения и перегруппировки сил.
В то же время эта инициатива является частью многоуровневой информационной операции, направленной на создание иллюзии дипломатической гибкости России в ответ на требования новой администрации США. Кремль стремится повлиять на западное публичное мнение, апеллируя к "миротворческой" риторике, расколоть трансатлантическое единство и мобилизовать нейтральные страны Глобального Юга, подавая себя как сторону, открытую к компромиссу.
В действительности, частичное перемирие имеет все признаки имитации деэскалации, что прикрывает подготовку к предстоящей эскалации. Временное уменьшение боевой активности в воздухе позволяет России перенаправить ресурсы на сухопутные направления, провести скрытую мобилизацию в тыловых регионах, а также подготовить новые этапы эскалации в других зонах – в частности, в акватории Черного моря или на границе со странами НАТО через Беларусь.
Предложение перемирия является инструментом геополитического торга: Москва сигнализирует Западу, что готова к частичной деэскалации в обмен на прекращение или ограничение военной помощи Украине, особенно относительно высокоточного оружия. Таким образом, Россия тестирует пределы уступчивости Вашингтона и Брюсселя, предлагая краткосрочную стабильность вместо долгосрочной поддержки Украины.
Аналогичные тактические перемирия Кремль применял во время войны в Грузии в 2008 году и в Сирии в 2016-м. В каждом случае такие инициативы использовались для изменения темпа кампании, перегруппировки войск и накопления ударного потенциала, что впоследствии приводило к новой волне эскалации с выгодных для Москвы позиций.
Угроза фрагментации единства Запада
Заявления Франции и Великобритании о поддержании ограниченных форм перемирия в воздушном пространстве или в зоне морских операций свидетельствуют о постепенном изменении парадигмы в восприятии войны России против Украины. Речь идет о смещении акцента – от трактовки конфликта как фундаментальной угрозы архитектуре европейской безопасности до восприятия его как кризиса, который может быть локализован или ограничен тактическими мерами без стратегического вмешательства.
Такое развитие событий подрывает принцип, служивший основой западной поддержки Украины - "ничего об Украине без Украины". Игнорирование этого подхода рискует снизить доверие к Западу как к сообществу, руководствующемуся нормами права и солидарности. Это открывает простор для манипуляций со стороны Москвы и Пекина, стремящихся представить демократический мир как неустойчивую, противоречивую структуру.
Однако внутреннее разнообразие в подходах западных столиц не обязательно означает слабость. Это скорее отражение политического плюрализма, присущего открытым обществам. Государства, входящие в трансатлантический круг, формируют свои решения, опираясь на собственные приоритеты. Для Франции ключевым является обеспечение энергетической безопасности, Великобритания сосредоточена на вопросах внутренней стабильности, а США ищут способ уменьшить стратегическую нагрузку в Европе для перефокусировки в Индо-Тихоокеанский регион.
Украина в этом контексте – фактор политического напряжения. Для части правительств она стала переменной, участие которой в переговорах будет подвергнуто сомнению, если это позволит снизить внутриполитические риски.
Модель частичного перемирия без привлечения Украины может рассматриваться как инструмент "замораживания" войны в удобном для больших государств формате. Цель такой схемы – не урегулирование конфликта, а уменьшение издержек, стабилизация энергетических рынков и снижение давления на глобальную экономику. При этом выявляется стратегия контролируемого различия позиций, когда внешняя риторика единства сопровождается диверсификацией настоящей политики.
В итоге, в новых условиях постглобального порядка принцип "ничего об Украине без Украины" все чаще вытесняется реальностью, в которой приоритеты имеют интересы глобальных актеров. Это не отказ от ценностей, а отражение факта, что в конфликтах высокой интенсивности логика выживания и стратегического баланса нередко преобладает над формальными обязательствами. Для Украины это означает необходимость проактивной дипломатии – как на уровне официальных правительств, так и в рамках неформальных коалиций – для сохранения собственной субъектности.
Александр Колесниченко